Основания девятнадцатого столетия

Несмотря на неуспех своего первого публицистического выступления, Чемберлен продолжал писать статьи на темы вагнеровской музыки и погружаться в ее мир. Тональность их меняется. Чемберлен отвлекается от чисто музыкальной про­блематики и начинает касаться идеологической программы вагнерианства. Годы, в которые это происходит (1885–1889), можно назвать первой фазой его становления как идейного вагнерианца. Оно стимулировано и ростом его музыкальной куль­туры. Первые неблагоприятные впечатления от новой музыки прошли. В 1882 г. он посещает Байройт и шесть раз(!) прослу­шивает «Парсифаля». На этом фестивале присутствовал и Ваг­нер, но о возможной их личной встрече доныне гадают исследователи вопроса. Скорее ее не было, ибо трудно пред­ставить, что словоохотливый Чемберлен не осветил бы ее должным образом. После посещения фестиваля для Чемберле­на открылось, что только в этом центре нового искусства вы­зревает дух преображения Германии и ее культуры. Именно в вагнеровском творчестве впервые соединяются воедино высо­кая музыка и эпос, религия и философия, рождая в своем син­тезе небывалое явление — музыкальную драму. А в ней — художественное выражение германского духа. Скоро эта мысль станет лейтмотивом всех его писаний о композиторе. Одна из статей Чемберлена была замечена и одобрена Козимой. Вообще–то она касалась второстепенного вопроса вагнерианства, но то, как он разрешился автором, имело некоторое значение в упрочении авторитета и репутации почившего ком­позитора. Дело в том, что Лист, оказавший, как известно, под­держку Вагнеру в тяжелейшие годы его борьбы за новую оперу, в годы непризнания и гонений, и в дальнейшем остававшийся самым авторитетным пропагандистом его музыки, по­селившись в преклонном возрасте в Байройте вблизи семьи своей дочери, постепенно оказался в одиночестве, если не в забвении. Обхождение дочери с отцом, ее холодность вызыва­ли неблагоприятные толки в обществе, особенно после смерти Листа. Поговаривали, что дочь мстила отцу за свое обездолен­ное детство, за неприятие ее брака с Вагнером, во всяком слу­чае в первые годы их связи, и прочее. Статья Чемберлена утверждала как раз обратное. Умело подбирая и препарируя факты и высказывания, он доказывал, что сам Вагнер всегда оказывал Листу подобающее уважение, был благодарен ему за поддержку и пропаганду его музыки, поддержку байройтских фестивалей. Это же отношение сохраняла и дочь великого пиа­ниста. Как бы то ни было, в арсенале вагнерианцев появился аргумент, вышедший из рук, казалось бы, незаинтересованно­го публициста, которого нельзя было заподозрить в сомнитель­ных мотивациях.[132]

Козима Вагнер пожелала увидеть автора этой статьи, и встреча состоялась в 1888 г. в Дрездене, где пребывал тогда Чемберлен.

Встреча имела во многом решающее значение для даль­нейшей судьбы Чемберлена. Хозяйка особняка Ванфрид и все­го байройтского дела с первого же раза по достоинству оценила способность 33–летнего неофита и не обманулась. Пе­реписка их содержит эмоциональные, особенно со стороны Чемберлена, описания этой встречи и взаимные впечатления обоих участников. Чемберлен представил посетительницу как воплощение духа маэстро, носительницей его лучших свойств и надежд.[133] Оценки Козимы, в которых она отдавала должное талантам нового адепта, покоились и на вполне трезвых проза­ичных расчетах. Во–первых, как мы видели, она остро нужда­лась в человеке с новым видением байройтского дела во всей полноте его значения, да к тому же способного донести его до общества с надлежащей литературной энергией, и в выборе она не ошиблась. Во–вторых, ее беспокоила организационно–финансовая сторона фестивалей. Хотя они становились все популярнее, но денежные дела оставляли желать лучшего. Козима была озабочена привлечением состоятельных меценатов, в том числе из иностранцев. В Чемберлене она видела состоя­тельного англичанина из аристократического семейства со связями. В этом она ошиблась.