Основания девятнадцатого столетия

Исследователи полагают, что эта встреча привела не про­сто к установлению приязни двух весьма далеких друг от дру­га людей, но и к заключению духовного соглашения, по которому Чемберлен вполне уяснил себе свою будущую роль. А занять достойное положение в узком кругу доверенных вагнерианцев уже зависело от его личного умения. Надо сказать, что в этом он проявил надлежащее мастерство. Существует лишь частично изданная их переписка. Она насыщена эмо­циями и излияниями чувств. Насколько она искренна, судить трудно. За наигранностью проскальзывает и доверитель­ность, и понимание людей, занятых общим и значимым для обоих делом. Интимный тон их переписки иногда вызывал подозрения в чем–то большем, чем слова, но мы отбрасываем подобные догадки. Очевидно, что Козима нуждалась в чело­веке, которому могла доверить куда большее, чем просто ве­дение важных дел. Она ощущала одиночество, и задушевный соратник, пусть и на расстоянии, ей был необходим. Такового она увидела в новом знакомце, которого скоро стала имено­вать своим «сыном». Чемберлен ощущал нечто схожее. Зна­комство с вдовой знаменитого композитора для него, человека, порвавшего с родной почвой и все еще не утвердив­шегося в стране, которую стал считать своей родиной, стало и для него желанным путем выхода из одиночества и обретения связей в кругах культурной элиты Германии. Он стал имено­вать Козиму «мамой», подчеркивая ее первенство в их отно­шениях. В таком духе отношения оставались целых двадцать лет.¹⁴³

Нарочитость эмоциональной стилистики переписки, вы­дающая ее игровой момент, возможно, не была первоначаль­но выбранной формой, во всяком случае со стороны Чембер­лена. Он действительно подпал под обаяние имени, и ему не могла не льстить возникшая негаданно близость к интимному кругу семейства почившего кумира. С какого–то момента в нем стала зарождаться мысль закрепить ее и более надежным средством. В первую очередь речь могла идти о переезде в Байройт. Но мысль, если она и мелькала в начале контактов, была слаба и только много лет спустя стала явственной. Пока же интерес к Вене и привлекательность огромного города с его сложной культурной жизнью и соблазнами были вне кон­куренции. Во вторую очередь постепенно вырисовывалась перспектива породнения с семейством Вагнера. Разумеется, эта мысль возникла далеко не сразу. Куда более она занимала саму Козиму, перед которой всегда стояла непростая задача достойно пристроить своих многочисленных дочерей от обо­их браков. Для ее решения она проявляла недюжинную изо­бретательность. Так, имеются надежные свидетельства, что для одной из них в качестве супруга мыслился быстро входя­щий в славу композитор Рихард Штраус. Но расчеты не оправдались, может быть, и потому, что молодой человек не по­желал служить делу вагнерианства и подпасть под диктат его главной проводницы. Расчеты на Чемберлена не строились, коль скоро стало понятным его истинное состояние: он все еще не имел прочного обеспечения и зависел от своих англий­ских родственников. Но стареющая и одолеваемая недугами Козима Вагнер подпала с годами под его влияние. Он, кроме своих талантов, становился нужным ей как человек, к которо­му она питала доверие, которого могла бы считать задушев­ным другом. И Чемберлен отвечал этим надеждам. Он смог убедить ее в судьбоносном значении их встречи в Дрездене, и они ее дату — 12 июня — ежегодно отмечали как праздник. Письма к Козиме писались им от руки, как выражение исклю­чительного доверия и почтения, всем остальным он посылал машинописные. В переписке вскоре появился посредник. Это дочь Козимы — Ева Вагнер. Стареющая вдова с годами теря­ла зрение и стала в переписке прибегать к помощи дочери, ставшей еще одним ее доверенным лицом. Будучи в курсе всех проблем, занимавших обоих корреспондентов, Ева вско­ре стала участником их обсуждения и постепенно вступила в самостоятельную переписку с Чемберленом. Постепенно ста­ло возникать чувство общности и привязанности. С женой Анной отношения становились холоднее, суше. Интеллекту­ально она не могла отвечать запросам супруга, а тем более достойно поддерживать его расширяющиеся знакомства. К тому же она осталась безразличной к музыке Вагнера и, хотя сопровождала Чемберлена в Байройт, в круг вагнерианцев она не вошла. С ретроспективы лет особенно ясна предо­пределенность развития событий. По сообщению Кайзерлинга, в те годы, когда Чемберлен уже настолько формализовал свои отношения с женой, он стал общаться с нею по перепис­ке, а потом и вовсе через доверенного адвоката.

Вскоре Чемберлен оправдал верность сделанных относи­тельно него расчетов. Поводом проявить свои таланты для него стала известная «афера Прэгера». С нынешних оценок она предстает вполне заурядным эпизодом, но в годы, когда созда­валась официальная агиография композитора, оно угрожало подорвать уважение к образу титана немецкого духа.