Основания девятнадцатого столетия

Итак, для исполнения творческого жизнеописания Вагнера, долженствующего изобразить его как творца новой нацио­нальной идеологии, символом преобразующих устремлений германского духа, Чемберлен обладал целым рядом преиму­ществ, которых начисто были лишены другие возможные кан­дидаты на эту работу. Недоставало быть погруженным в мир музыки и оперных образов Вагнера, даже быть знакомым с его художественно–философскими идеями, недостаточно было знать до мелочей все перипетии его жизни и обстоятельства создания его великих опер. Возможно, что находились многие, кто подобно Глазенаппу превосходили в этом отношении Чем­берлена. Наконец, можно было найти и более экзальтированных поборников его культур–философских утопий, в своем рвении доводивших до неприличной откровенности расовые предубеждения Вагнера, каким был и как это делал Вольцоген.

Но никто из них не обладал тем, что можно назвать концепту­альным вйдением, способным представить немецкого компо­зитора исключительным порождением германского духа, сосредоточившим в себе его основной жизнеутверждающий пафос.[135]

Именно в этом состояло одно из преимуществ англи­чанина, увидевшим свою миссию в служении новому гению. Неслучайно, объясняя замысел своего подхода к созданию об­раза Вагнера, Чемберлен решительно высказал свою непри­язнь к мелочному фактографическому биографизму. Ссылаясь на Шопенгауэра, он утверждал, что личность во всей своей це­лостной полноте может быть понята и через отдельное свое деяние, стоит только найти таковое, существенное для нее, в массе случайных и привходящих обстоятельств жизни данной индивидуальности. Только крупные, выразительные, видимые даже из далекой ретроспективы деяния составляют истинный образ живописуемой личности. Далее, никто из упомянутого окружения не обладал способностью совместить воззрения Вагнера со всем духом новых настроений и националистиче­ских предрассудков, быстро утверждавшихся в набирающей силу империи, как это способен был сделать Чемберлен. Вхо­дивший в новый жизненный мир, он особенно остро воспринял динамику его эволюции и ее причины. Уже опубликованное им о Вагнере подтверждало это. Никто не мог в адекватной погруженному в шовинистическое самодовольство бюргер­скому менталитету форме представить Вагнера как новое доказательство величия немецкого духа и культуры, возвы­шающихся над мелочным прагматизмом жизни соседственных наций, чем это мог сделать Чемберлен, на личном опыте по­стигшем образ жизни и свойства культур почти всех стран Западной Европы. К тому же он обладал быстрым и легким пером, знал тайны препарирования текстов первоисточников, был уже искушен в мастерстве обработки чужих мыслей, из­влекая из них желаемые смыслы и нюансы, о чем говорил Г. Кайзерлйнг. И все эти способности Чемберлена проница­тельно усмотрела Козима Вагнер. Он казался человеком, ни­спосланным самим небом именно в тот момент, в который особенно ощущалась потребность в нем «байройтского дела», уже превращавшегося в заурядное деловое предприятие, оза­боченное финансовыми и организационными проблемами уст­ройства оперных фестивалей и их окупаемости. Не случайно эту тенденцию еще при жизни маэстро уловил болезненно чут­кий на всякую буржуазную пошлость Ф. Ницше.[136]

Перед Чемберленом стояла непростая задача, не впадая в докучливый пересказ трактатов и идей Вагнера, выделить из них те, которые можно ввести в тонкое сплетение с тем, что уже стало составлять умонастроение нации, и этот синтез свя­зать с Вагнером, как единственным немцем, сумевшим нацио­нальный миф и эпос вывести из косных фольклорных рамок, возвратив им статус основных форм выражения народного ми­ропонимания и пафоса героического деяния. Чемберлену пред­стояло убедить немцев, что созданная композитором музы­кальная драма есть открытие высшей формы художественного мышления, а представленные в ней герои олицетворяют в себе образцы истинно народных характеров и прототипов носите­лей духа германизма. Таким образом, Чемберлену надлежало разрушить уже складывающееся о Вагнере представление только как о музыканте, пусть даже одном из величайших не­мецких композиторов.[137]