Основания девятнадцатого столетия

Представить Вагнера как «художника по профессии» для Чемберлена в принципе не представлялось ни правильным, ни возможным. Такую профессию сам немецкий композитор на­прочь отрицал. Он вообще не признавал профессиональный ха­рактер искусства: в этом состоянии оно изменяло своей сущности — быть связанным с народной жизнью как основная форма выражения народного духа. Истинный творец искус­ства — народ, а не узкая кучка профессионалов, поглощенных своими корпоративными, непонятными окружению техниче­скими проблемами творчества. Основа музыки — мелодия, и ее создает народ. Опера же не имеет исторических корней, она появилась по художественному произволу, т. е. является искус­ственной музыкальной формой. Все эти положения вагнеров­ской музыки Чемберлен детально фиксирует, чтобы отторгнуть отношение к Вагнеру как к оперному композитору. Оно ложно.

Да и самого Вагнера раздражало, когда к нему относились как к композитору, хотя и с непонятными претензиями на что–то большее.

Чемберлен настаивает, что Вагнер держался представления, что, хотя искусство является высшим общественным проявле­нием жизни человека, оно все же не было его целью. Не была целью самой по себе для него и музыка. Он следовал иной выс­шей цели, относительно которой искусство в целом и музыка, как его высшая форма, были только средством ее достижения.

Человек, по Вагнеру, является творцом, художником изна­чально, и будить в нем это его призвание должно не книгами об искусстве, трактатами по эстетике и прочей литературой, а приобщением к живой практике искусства. Не человек должен под­ниматься до искусства в желании приблизиться к нему, а искусство должно приближаться к народу, ибо оно не способно превысить полноту художественной жизни человека, но только ее пробуждать и придавать ей смысл. Более того, лишаясь спо­собности проявить себя как художника, человек тем самым ли­шается самого главного в своей сущности. «Мы превращаемся в истинного человека, став художником». Эту и подобные мыс­ли Вагнера Чемберлен тщательно прослеживает и оттеняет. И понятно, почему. Ведь совершенное искусство, совершенное художество возвышает и преобразует человека. Создать его, как средство преображения человека, и мыслил Вагнер.

Излагая вагнеровские мечтания, Чемберлен писал: «Никто не станет отрицать, что в художественном творчестве Вагнера музыка является несравненнейшим выразительным средством, а сам маэстро называл свои драмы „музыкальными действия­ми" (Thaten der Musik); тем не менее он признавал «неотъемле­мым основанием совершенного художественного выражения язык», следовательно, в Вагнере–художнике преобладает мыс­литель и реформатор общества. И это лежит в сущности самой природы вещей — этот художник является точно в такой же мере «абсолютным художником, в какой его музыка является абсолютной». И далее: «Если мы хотим понять Рихарда Вагне­ра, то наша обязанность взять всего человека целиком, а не на­правлять наше внимание „на творца"... В человеке тогда со всей определенностью обнаруживается художник, когда в рав­ной мере в музыканте проявляется драматург, а в драматур­ге — музыкант».[145]

Сила произведения искусства состоит в том, что оно дейст­вует непосредственно. Оно не может быть ни «рассказано», ни заменено чем–то иным, а только пережито. Поэтому он отбра­сывал всякие теории, учения, интерпретации, отрицая всякую профессионализацию в любом виде искусства и какое бы то ни было значение профессионалов, знатоков и обучение. В том и состоял замысел Байройтских фестивалей, чтобы приобщить массы народа к непосредственному переживанию высшей формы искусства, воплощенной в лучших творениях — музы­кальных драмах Вагнера. Реальность их проведения далеко ук­лонялась от замысла вдохновителя. Чемберлен приводит соответствующую мысль Вагнера: «Моей целью стало указать на возможность художественного произведения, в котором то высшее и глубочайшее, что в состоянии постичь человеческий дух, может быть представлено (mitgeteilt werden) понятным об­разом для наипростейших способностей восприятия..., и на­столько определенно и убедительно, что оказывается излиш­ней всякая рефлектирующая критика, чтобы это понимание со всей ясностью почувствовать в себе».[146]

Будет наивным допустить, что в сочинении Чемберлена дан истинный образ Вагнера во всех его борениях, противоречиях, во всей его силе и слабости. Из него поднимается величествен­ный образ могучего мыслителя, одинаково полно воплотивше­го свои замыслы во всем, к чему имел прикосновение. Поэтому все, что мешало этой иконографии, устранялось, исправля­лось, подчищалось. Так поступили с «Автобиографией» Ваг­нера, которую Козима долго не решалась издать, даже подвергнув ее значительной чистке, с его письмами и свиде­тельствами. Сам Вагнер стал орудием воплощения тех замы­слов, к которым он не имел отношения. А начиналось все с его творческой биографии, созданной Чемберленом.

Вершина жизни и осуществление мечты