Основания девятнадцатого столетия

Книга писалась в Вене. Чемберлен довольно быстро осво­ился с ее жизнью. Город постепенно раскрывался перед ним во всей сложности и причудливых проявлениях: от утонченной изысканности аристократической и художественной жизни, нередко задающей тон европейской культуре и общественно­му вкусу, до вульгарных социальных эксцессов. Конечно, он не мог быть полноценным участником этой жизни, оставаясь по большей части наблюдателем и свидетелем. Круг его зна­комств определялся родом его занятий и интересов: универси­тет, кружок любителей музыки, особенно вагнеровской, где он делал доклады, некоторые интеллектуальные салоны и узкий круг его собственных почитателей, собиравшийся у него на квартире. Но социальная жизнь Вены нашла в его восприятии преломление, притом своеобразное.

Университет и ученая карьера перестали быть манящей целью. Он постоянно твердил всем, что не претендует на зва­ние человека науки. Главными занятиями стали не научные изыскания, а писательство. Оно приносило ему известность, положение и вскоре — заработок. Поездки в Байройт на фес­тивали превратились в регулярное занятие, да и в других му­зыкальных центрах Германии его можно было нередко встретить на вагнеровских исполнениях. Но Вена оставалась желанным пристанищем, способствовавшим его духовному развитию. И он это понимал. Многое в ней напоминало Па­риж, а ведь Франция и ее культура, особенно литература, оставались его неизменной любовью.[147]

Возведенное велико­лепное здание оперы скоро стало одним из центров музы­кальной жизни Европы; ее оркестр, управление которым с 1897 г. принял на себя Густав Малер, достиг возможного блеска. Жизнь отличалась легкостью и сулила соблазны, вен­ская общественная нравственность была снисходительной к человеческим слабостям, и город кишел дамами, готовыми к самым интимным услугам. Писавшие о Чемберлене не упус­кали случая, чтобы отметить податливость его на искушения жизни, о чем он доверительно сообщал некоторым близким ему людям.

Мы же делаем это исключительно с тем, чтобы снять с Чем­берлена маску кабинетного мыслителя и анахорета. Но эти приключения не поглощали ни его время, ни его духовные силы. Он умудрялся сочетать интенсивное писательство с не менее интенсивным чтением, беседами в салонах и в кружке, группирующемся вокруг него, посвящать время своей обшир­ной переписке. Временами он предпринимал туристические поездки. Во время одной из них, по Балканам, он пришел за­ключению о низком культурном статусе славянской расы, ис­ходящем из ее неспособности к высшим формам духовной жизни.

Но была в Вене особенность, несомненно, влиявшая на формирование его социальных воззрений. В этом городе германский дух выражался в гораздо более размытой, при­глушенной форме, нежели то было в Германии. Страну, на­селенную десятками самых различных национальностей, характеризовал совершенно иной социально–психологический климат. Не было единой нации, не было и единой культуры. Столица многонациональной империи, с трудом удерживавшей свою целостность под напором зреющего сепаратизма, стала прибежищем наиболее деятельной и предприимчивой части всех ее народов. Они вносили несколько авантюрный привкус в жизнь города. Сам же он бурно рос как промыш­ленный центр. Его рабочий класс постепенно увеличивал влияние и силу австрийской социал–демократии. Но более всех народностей в Вене своей многочисленностью и дея­тельностью заявляли евреи. Они становились иногда решаю­щим фактором в торговле, аптечном деле, медицине и адво­катуре, в сфере финансов и промышленности. Крупную силу они представляли в науке и художественной жизни столицы. Составляя одну десятую часть населения Большой Вены, евреи образовывали третью часть студентов Венского уни­верситета, а на некоторых факультетах, например медицин­ском, половину.¹⁵⁸ То, что Густав Малер, еврей по происхо­ждению, стал главным дирижером и руководителем Венской оперы, притом руководителем энергичным, само по себе свидетельствовало о ведущем влиянии евреев в культурной жизни австрийской столице.