Основания девятнадцатого столетия

Несмотря на существование в германском мире антисеми­тизма весьма вульгарных проявлений, в целом он действовал все же в менее жестком режиме, чем, скажем, в России. Гер­мания не знала погромов; в бисмарковско–вильгельмовскую эпоху в ней немыслим был эксцесс, подобный «делу Бейлиса». С момента провозглашения Второго рейха (1871) не существовало ни границ оседлости, ни гетто в городах, ни за­претов на высшее образование или иных цензов. Хотя Вильгельм II не считал нужным особенно скрывать свою не­приязнь к евреям, но он не брезговал прибегать к советам ев­рея Вальтера Ратенау, крупного немецкого промышленника и финансиста. Антисемитизм не пользовался государственной поддержкой, хотя и запретов на соответствующие высказы­вания публично не было. Евреи могли достигать весьма высокого общественного и научного статуса, чему примера­ми являются, кроме Малера, Визнера, философы Г. Коген, Э. Гуссерль, 3. Фрейд, О. Вейнингер, Г. Зиммель и проч.[155]

Ев­реи в Германии пользовались всеми социальными возможно­стями наравне с немцами и себя от них не отличали и не отгораживались. Они составляли по большей части обеспеченную и состоятельную часть немецкого общества, их образование, мировоззрение, самоидентификация определялись граница­ми немецкого общества и немецкой культуры. Большинство евреев Германии искренне верили в свою немецкость. Повто­ряя это еще раз, мы обратим внимание на тот специфический феномен, который вырос из этой веры и обозначенный, как было сказано выше, «еврейской самоненавистью». Хотя эта тема не относится напрямую к установкам данного очерка о Чемберлене, но она все же является тем оттенком, позволяю­щим яснее и содержательнее представить дух того времени, в котором формировались идеи и учения, которым суждено было послужить почвой, взрастившей последующие расовые мифы.

Вернемся еще раз к суждениям уже упомянутого нами Т. Лессинга. «Еврейскую самоненависть» он рассматривал как неожиданно появляющийся в личности психо–моральный ком­плекс, каким–то образом связанный с глубинным чувством своей социальной неполноценности, культурной инаковости, ставящей еврея в двусмысленное и часто унизительное поло­жение человека, пользующегося не принадлежащими ему цен­ностями. Человек ищет корень зла в себе, в частности в своем происхождении, в своих близких и проч.[156]

«Самоненависть» полностью овладевает человеком, подавляя все стороны лич­ности, его активность. Он видит себя в ничтожестве, не просто изгоем, неполноценным, а недостойным самого права на суще­ствование. Механизмы идентификации разрушаются, воля раз­мывается и ее хватает разве что на совершение трагического акта — самоуничтожения. Последнее, конечно, крайняя сте­пень «самоненависти»; промежуточных, слабых форм куда больше, которые рождают самые несбыточные стратегии лич­ностного поведения. В каких–то случаях «самоненависть» про­является и у представителей других национальностей. Как замечает Т. Лессинг: «Поль Лагард становился навязчив и не­выносим всегда, когда он желал позабыть о своем француз­ском происхождении. Хьюстон Стюарт Чемберлен использовал чересчур возвышенные, чересчур напыщенные слова, когда он в военные годы стремился заставить забыть, что он по рождению англичанин», — замечание чрезвычайно уместное, помогающее многое понять в поведении Чемберле­на и в иное время, в других ситуациях.

Нередко евреев можно было встретить в ближайшем окру­жении лиц, совсем не питавших благорасположения к еврейст­ву. Притом не в качестве инертного элемента. «Артур Шопенгауэр был в своих антиеврейских порывах поддержива­ем своими первыми апостолами Фрауэнштедтом и Ашером.