Основания девятнадцатого столетия

«Понятие государства у римлян, — пишет Моммзен, — основано на идеальном переносе дееспособности отдельного на общее, на всех граждан, на populus, и на подчинении отдель­ной воли всех принадлежащих к этому общему физических лиц этой общей воле. Ущемление индивидуальной самостоя­тельности по отношению к общей воле является критерием государственного объединения общества».¹²⁴

Чтобы предста­вить себе это «ущемление индивидуальной самостоятельно­сти», нужно вспомнить о безграничной индивидуальной люб­ви к свободе каждого римлянина. О древнейшем монументе права римлян, знаменитых двенадцати медных табличках (450 год до P. X.) Эсмарх пишет: «Особенно ярко в них нахо­дит отражение правовая гарантия самовластия римских граж­дан».¹²⁵

И когда через 350 лет была создана в письменном виде первая подробная правовая система, все бури прошедших лет в одном этом пункте не повлекли за собой расхождений.¹²⁶

Как свободная, «самовластная» личность, римлянин переносит в общую волю, действующим членом которой он является, от своей свободы столько, сколько необходимо для защиты этой свободы. «Общая воля сама по себе, если применить выраже­ние римского частного права, есть государственно–правовая фикция. Фактически здесь требуется представительство. Как волеизъявление всех здесь действует государственно–правовое волеизъявление одного представляющего его в определен­ных случаях человека. Государственное волеизъявление в Риме всегда было действием одного отдельного человека, так как желания и поступки всегда неделимы; общинное действие по решению большинства в римском понимании является про­тиворечием». В каждом предложении римского государствен­ного права виден народ, состоявший из сильных, свободных людей: на определенное время отдельным людям (консулам, преторам, цензорам и т. д.) доверялось представлять общее дело, т. е. государство, при этом они имели самые большие полномочия и несли полную ответственность. В случае необ­ходимости эти полномочия распространялись до того, что гра­ждане назначали диктатора; все делалось в общих интересах и без нарушения свободы каждого, пока впоследствии импера­торы, или, вернее, их советники, не опрокинули этого государ­ственного понятия. На нем они законно основали монархиче­ское всемогущество, чего никогда не было в мировой истории. В иных местах некоторые деспоты правили как сыны богов, например в Египте и еще сегодня в Японии, некоторые, рань­ше и даже сейчас, — как наместники Бога, назову только иу­дейских королей и халифов, некоторые по праву меча, jus gladii. Солдаты же, которые некогда захватили Римскую импе­рию, в основу своей абсолютной автократии положили рим­ское государственное право! Они не узурпировали власть по­добно греческому тирану и не свергали законный порядок, напротив, всемогущий монарх был цветом, завершением всего правового развития Рима: до этого докопались восточные пра­воведы. С помощью уже названной теории переноса был осу­ществлен карманный фокус, а именно (в основных чертах) следующим образом. Одним из столпов римского государст­венного права является то, что ни одно распоряжение не имеет законной силы, пока не будет одобрено народом. При первых императорах в этом отношении соблюдалась видимость. Но после Каракаллы «Римом» стал весь цивилизованный мир. Все права народа в участии при принятии новых законов и т. д. были переданы («перенесены») Сенату. В Corpus juris записа­но: «Поскольку римский народ вырос настолько, что было бы трудно собрать его в одном месте для утверждения закона, считается справедливым вместо народа опросить Сенат». Как мы говорим сейчас о вице–короле, так Сенат считался vice populi. Когда согласие Сената стало чистой формальностью (имея такой прекрасный абстрактный принцип, трудно оста­новиться на полпути), и поэтому дальше сказано: «Но то, что захочет постановить князь, имеет законную силу, так как на­род передал ему всю свою полноту власти и все свои права».¹²⁷

Здесь мы имеем строго правовое происхождение абсолютной монархии, возможное только из римской конституции с ее от­казом от принципа большинства и с ее системой передачи («переноса») полномочий отдельным людям.¹²⁸ И это римское «преимущественное право» (как его называют, титула короля не носил ни один кесарь) до сегодняшнего дня образует осно­ву любого европейского королевства. Путем введения кон­ституционализма, еще более из–за манипулирования правом во многих странах происходит движение назад к вольнолю­бию древних римлян; монарх повсюду является тем, что сде­лали из него авторитеты права римского государства времен упадка, т. е. изображение, прямо противоположное истинно­му духу настоящего Рима. Наша армия и сегодня не является народным войском, защищающим свою Родину, но повсюду (даже в Англии) армией короля. Чиновники не являются из­бранными и уполномоченными общей воли, но слугами коро­ля и т. д. и т. д. Это все римское, но, как уже говорилось, вре­мен свинопасов и пастухов крупного рогатого скота. К сожалению, я не могу здесь рассмотреть эту тему более под­робно, поэтому отсылаю к классическому произведению Savigny «Geschichte des römischen Rechtes im Mittelalter», Sybel «Entstehung des deutschen Königtums», Schulte «Deutsche Reichsund Rechtsgeschichte». Абсолютная монархия у нас возникла при соприкосновении с Римской империей. Раньше германские короли имели повсюду ограниченные права. Ос­корбление его величества (этот пробный камень) либо не при­знавалось преступлением, либо наказывалось простыми «ох­ранительными деньгами» (Сибел (Sybel). 2. Aufl. S. 352). Назначение графа как служащего короля встречается только после завоевания римских стран, долгое время германские ко­роли имели больше прав по отношению к своим римским под­данным, чем к своим свободным франкам (Savigny I. Kap. IV, Abt. 3). Понятие подданного, римское subjectus, присущее нам наследие, в первую очередь дает нам понять, что соединяет нас с Римской империей времен упадка и что отделяет нас от героического римского народа.