Основания девятнадцатого столетия

Теперь власть захватили другие иностранцы, полные стра­стей, но без разума, африканские метисы, военачальники, ко­торые видели в римском государстве прежде всего огромную казарму и не понимали, почему именно Рим должен быть по­стоянной штаб–квартирой. Уже второй из них, Каракалла, дал римское гражданское право всем жителям империи: из–за это­го Рим перестал быть Римом. Ровно тысячелетие граждане Рима (к которым постепенно приравнивались жители и прочих городов Италии, и других особенно заслуженных городов) имели определенные преимущества, но они заслужили их гру­зом ответственности, а также неустанным, очень успешным, суровым трудом. Теперь Рим был везде, т. е. нигде. Там, где на­ходился император, был центр Римской империи. Диоклетиан перенес свою резиденцию в Сирмию (Sirmium), Константин — в Византию, и даже когда возникла отдельная «Западная Рим­ская империя», резиденцией императора были Равенна или Милан, Париж, Ахен, Вена, но Рим больше никогда. Получе­ние всеми гражданского права имело еще одно последствие: граждан больше не было вообще. Каракаллу, этого убийцу, псевдопуническое чудовище, очень превозносили за его дея­ние, это бывает еще и сегодня (см.: Leopold von Ranke. «Weltgeschichte». II, 195). В действительности он, перерезав последнюю нить исторической традиции, иными словами, ис­торической истины, истребил последние следы той свободы, независимая, жертвенная и идеальная сила которой создала го­род Рим и вместе с ним Европу.¹²⁰

Политическое право стало равным для всех. Это стало равенством абсолютного беспра­вия. Слово civis (гражданин) сменилось словом subjectus (под­данный): это тем более примечательно, что всем ветвям индоевропейцев понятие подданства было так же чуждо, как и крупного королевства, так что уже это превращение правового понятия является неопровержимым доказательством семит­ского влияния (см.: Leist. «Gräco–italische Rechtsgeschichte». S. 106,108). Римская мысль все еще существовала, но она скон­центрировалась в одной–единственной личности, императоре. Привилегии Рима и их полнота власти не исчезли из мира, но перешли на одного–единственного человека: так развивались события от Августа до Диоклетиана и Константина. Первый кесарь ограничился объединением в своих руках всех важней­ших государственных должностей,¹²¹

что разрешалось для оп­ределенной, ограниченной временем цели, для восстановления правового порядка в цивилизованном мире (restauratio orbis). Три столетия на этом пути привели к тому, что не только все должности, но и все права от всех граждан перешли к одному–единственному. Как уже в ранние времена (при первом преем­нике Августа) величие перешло от народа к одному, так посте­пенно перешли к нему вся власть и все права. Август, как все граждане, еще отдавал свой голос в комитетах. Теперь же на троне сидит монарх, к которому можно было приближаться только «нижайше», на коленях, и перед ним все люди одинако­вы, потому что все, от первого государственного министра до последнего крестьянина, — его подданные. И пока «великий король» и все приближенные богатели и процветали, осталь­ные опускались все ниже: горожанин не мог избрать себе про­фессию, крестьянин, раньше свободный владелец наследст­венного имения, стал крепостным (собственностью) господина и привязан к своему клочку земли. Но смерть развязывает все узы, и наступил день, и сборщики налогов должны были ко­гда–то цветущие местности империи вносить в свои отчеты как agri deserti.

В мои намерения не входит рассматривать далее с исторической точки зрения идею римского государства, кое–что будет сказано в одной из последующих глав. Ограничусь напомина­нием, что Римская империя — непосредственное продолжение старой — существовала до 6 августа 1806 года, и что самая древняя римская должность, которую занимал уже Нума, Pontifex maximus, существует и сегодня. Папство является по­следним обломком древнего языческого мира, который сохра­нился до настоящего времени.¹²²

Если я обобщил общеизвестные вещи, то лишь в надежде оживить теоретические рассуждения о своеобразной, запутан­ной форме политического наследия, которое наш век получил от Рима. Здесь, как и в других частях данной книги, речь идет не об ученых наблюдениях, — их можно найти в истории госу­дарственного права, — но об общем знакомстве, доступном ка­ждому и полезном. В чисто политическом отношении мы унаследовали от Рима не просто идею, не что–то простое, что можно обобщить в одном слове, как, например, «эллинское ис­кусство», а удивительную смесь: цивилизацию, право, органи­зацию, управление и т. д., и одновременно непостижимые и вместе с тем могущественные идеи, понятия, к которым чело­век не может подступиться и которые тем не менее, хорошо это или плохо, и сегодня оказывают влияние на нашу обществен­ную жизнь. Мы не сможем критически оценить наш собствен­ный век, если не будем иметь ясного представления об этом двойном политическом наследии.

Государственное правовое наследие