Основания девятнадцатого столетия

Юриспруденция — это техника: здесь уже ответ. Сопоста­вимо с медициной она не является ни чистой наукой, ни чис­тым искусством. В то время как результаты любой науки, воздействие любого искусства доступны любому способному человеку и являются в значительной степени общим достояни­ем, эта техника доступна только техникам. Цицерон сравнивал юриспруденцию с астрономией и геометрией и считал, что «все эти научные трактаты касаются исследования истины»,¹³⁰ но это образец логически неверного сравнения. Астрономия и геометрия исследуют фактические, точные отношения, одни вне их образа мыслей, другие внутри него,¹³¹

правовые же нор­мы получены из наблюдения меняющихся, противоречивых, не имеющих четких границ предрасположенностей, привычек, нравов и мнений. Юриспруденция как дисциплина по природе вещей должна ограничиваться тем, чтобы более точно форму­лировать имеющееся, более точно обобщать, сопоставлять, делать точнейший анализ и приводить в соответствие с прак­тическими потребностями. Право, как и государство, есть че­ловеческое, искусственное создание, новое систематическое упорядочение условий, заданных природой человека и его об­щественными инстинктами.

Таким образом, прогресс юриспруденции означает ни в коей мере не рост знаний, но усовершенствование техники. Но это очень много и предполагает особые способности. Обшир­ный материал последовательно и все более искусно посвяща­ется человеческой волей целям жизни человека.

Один пример для большей наглядности.

Очень условным и потому едва ли верным было бы утвер­ждение: Бог, создавший железо, создал также и кузницу! В оп­ределенном смысле это высказывание неопровержимо пра­вильно — без склонности к исследованиям, без определенных способностей к изобретению и использованию человек нико­гда бы не начал ковать железо: он долго уже жил на земле, пре­жде чем это произошло. Благодаря наблюдательности и терпе­нию его уму это удалось: он научился делать твердый металл гибким и послушным себе. Здесь речь идет не об обретении какой–то вечной истины, как в астрономии или любой другой истинной науке, но, с одной стороны, об упорстве и ловкости, а с другой — о соответствии практическим целям. Короче го­воря, ковка — это не наука, но в истинном смысле греческого слова техника, т. е. мастерство, умение. И условия этой техни­ки, поскольку они зависят от человеческой воли (в этом родст­во с искусством), изменяются со временем, со склонностями и привычками народов, и с другой стороны, на них влияет про­гресс знаний (в этом родство с наукой). В XIX веке, например, ковка стали претерпела большие изменения, не мыслимые без прогресса химии, физики, механики и математики. Может быть так, что техника потребует от занимающихся ею различ­ных научных знаний, но поэтому она не перестает быть техни­кой. Поскольку она является техникой, ее может изучить лю­бой человек без особых талантов, но имеющий некоторое умение. Но в ней нет ничего для самого одаренного, если он обстоятельно не занимался ее методами. В то время как наука и искусство по самому своему содержанию интересны каждо­му разумному человеку, техника является методом, способом, умением, это нечто искусственное, не художественное, ис­пользование знания, но не само знание, умение, но не творче­ство, и затем интерес представляет произведенное ею, гото­вый предмет.

Точно так же обстоит дело с юриспруденцией, с той лишь раз­ницей, что обрабатываемый материал чисто духовный. В прин­ципе, юриспруденция есть и остается техникой, и можно было избежать многих почти неискоренимых недоразумений и оши­бок, если бы ученые не упускали из виду эту простую истину. От Цицерона до сегодняшнего дня¹³²

прилежные юристы счита­ют своим долгом во что бы то ни стало обеспечить своему пред­мету обозначение «наука», они опасаются умаления, когда утверждают ничтожность их притязаний. Конечно, будут про­должать говорить о «правовой науке», но только в производном смысле. Масса материала по праву, истории права и т. д. на­столько необъятна, что представляет собой в определенной сте­пени маленький мир, в котором идут исследования, и эти исследования называются наукой. Очевидно, что это несобст­венное употребление слова. Корень «vid» означает в санскрите «находить» (нем. finen).

Если не разменивать язык на многозначность, то нам не­обходимо позаботиться о том, чтобы «знать» всегда означало «находить». «Находить» предполагает всегда две вещи: пер­вое, предмет, который есть и существует, прежде чем мы его найдем, и второе — факт, что этот предмет еще не найден и не открыт. Оба положения для юриспруденции отсутствуют. «Право» есть лишь тогда, когда его создают люди, оно не су­ществует как предмет вне нашего сознания, кроме того, пра­вовая наука не открывает ничего другого, не находит ничего другого, кроме себя. Поэтому правы были те древние, кото­рые говорили вместо juris scientia juris notitia, juris peritia, juris prudentia, т. е. примерно так: знания, умение, опыт в пользовании правом.

Естественное право