Особо дикая магия

Она толкает Отблеска икрами. Словно они общаются на некоем тайном языке, Отблеск дергает ухом и переходит на тряскую рысь. Один шаг, другой, и Уэс вдруг понимает, что под ним пустота. Вскрикнув, он крепче цепляется за Маргарет, чтобы не свалиться.

Маргарет смеется, удерживая их обоих, восклицает: «Ну и ну!»

Впервые за все время он слышит ее смех – теплый, мягкий звук, который проникает ему в кровь, как вино. Отблеск замедляет шаг, укоризненно смотрит на них, а Уэс изучает солнечные блики на волосах Маргарет и остаток пути прикидывает, как бы снова рассмешить ее.

* * *

Маргарет привязывает коня на городской площади, ослабляет подпругу. Потом достает из кармана морковку, потому что она, конечно же, у нее всегда с собой, и предлагает Отблеску. Уэс с ужасом смотрит, как близко оказываются от ее кожи лошадиные зубы, каждый как плоская желтая плитка.

– Встретимся здесь, когда управишься, – она почесывает Отблеску загривок, потом отирает руки о куртку. – Хочу пройтись.

– Ладно, до встречи.

Она оставляет Уэса наедине с Отблеском, недовольно поглядывающим на него. Конский хвост мотается, отгоняя невидимых мух. Этой штуковине Уэс не доверяет ни на секунду – после того как однажды она чуть не прикончила его.

– Веди себя прилично, пока меня нет.

Он подумывает пойти к Уоллесам и воспользоваться их телефоном, но, кажется, Аннетт вряд ли будет рада видеть его так скоро. Или вообще когда-нибудь. Он вряд ли забудет разочарование, мелькнувшее у нее в глазах, когда он оставил ее одну на берегу. Ради того, чтобы избежать этой неловкой встречи, можно и пожертвовать мелочь телефонному автомату.

Он ныряет на узкую боковую улочку, ответвляющуюся от уикдонской площади, хмурой и сумрачной, словно заброшенная ярмарка. Весь город выглядит как после погрома. Витрины темные, булыжники усеяны яблочными огрызками и мятыми бумажными стаканчиками. Обойдя несколько сомнительных луж, он находит в конце улицы телефонную будку. Внутри – как в исповедальне с ее уединением за железными решетками. Отыскав в кармане несколько монет, он проталкивает их в прорезь. Они с веселым звоном падают на дно.

Телефон успевает издать только один гудок, потом трубку берут.

– Алло?

– Так-так, да это же моя любимая сестренка! Какой приятный сюрприз.

На самом деле нет. Меньше всего он надеялся нарваться на Мад.

В трубке треск.

– А-а. Чего тебе?

– У меня все отлично, спасибо, что спросила. С чего ты взяла, что мне что-то нужно?

– Ты только в таких случаях звонишь.

Вот уж неправда. Уэс хмурится, но старается говорить беспечным голосом:

– Мне нужен всего один драгоценный дар – возможность поговорить с любимой сестрой.

– Трепло. – И после краткой паузы: – Когда охота?

– На следующей неделе, – он навивает на запястье телефонный шнур. – Надо бы вам приехать. Будет весело, конечно, если никто не погибнет.

– У нас с Кристиной работа, у Коллин школа. Мы не можем позволить себе уволиться, чтобы ради тебя болтаться где-то в провинции.

– Это же конец недели, так что Фасолька может приехать, – он медлит. – И если мы победим, тебе будет незачем снова выходить на работу – по крайней мере какое-то время, если не захочешь.

– Ты правда готов попросить маму смотреть на все это?

– Ничего с ней не сделается. Я уже пообещал ей сходить на исповедь. Думаю, десятка-другого молитв по четкам в качестве покаяния вполне хватит.

Мад фыркает. Он прикусывает губу, чтобы удержаться и не искушать судьбу. Шутить с Мад – все равно что вести боксерский матч: надо уметь вовремя покинуть ринг.

– Так ты подумай, ладно?

– Хорошо. Подумаю. Ну и с кем ты хотел поговорить?

«С тобой». Но эти слова застревают у него в горле, и потом, даже если она не бросит трубку, что ей сказать? Что он соскучился? Что хочет от нее прощения? Да, это правда, но его намерения и желания всегда мало что значили для нее. Пока он не наполнит для нее ванну золотом и не исцелит мамину руку сам, никакие мольбы не принесут ему никакой пользы.

Поэтому он говорит:

– Можешь позвать маму?

– Конечно.

Он ждет, закручивая телефонный шнур вокруг пальцев так туго, что их кончики сначала краснеют, потом белеют. Минута и еще одна монета, брошенная в прорезь, – и в трубке слышится мамин голос:

– Уэс?

– Как ты, мам?

– Я так рада тебя слышать. Ты ведь целую вечность не звонил. Я за тебя беспокоилась.

– Да я был немного занят. Но вот теперь звоню! Живой и здоровый.

– Правда? Ты не голодаешь? Высыпаешься?

Уэс с размаха закрывает лицо ладонью и тянет ее вниз.

– Да, мама…

– Вот только не надо таким тоном! Голос у тебя усталый. Только и всего.

– Просто немного нервничаю. А ты как себя чувствуешь?

– Рана заживает нормально. Вот только подвижности руке недостает. Но ты об этом не беспокойся, a thaisce. Сейчас уже ничего не поделаешь. А что тревожит тебя?

Ему следует солгать. Но едва он открывает рот, чтобы дать уклончивый ответ, желудок подскакивает, словно в попытке сбежать.

– Вообще-то многое.

Она молчит так долго, что он уже думает, что она не расслышала. А потом осторожно, словно чтобы не спугнуть его, спрашивает:

– Так почему бы не рассказать об этом мне?