Острова, затерянные во льдах

Погружения его ритмичны, и под водой лахтак остается каждый раз одинаковое время. Отметив это, я, едва он погружается, что есть силы бегу на противоположную сторону полыньи и вовремя успеваю. Сопя, лахтак всплывает, недоуменно смотрит на противоположный берег и, не найдя меня там, оборачивается… Увидев меня совсем близко, от страха он вспрыгивает вверх, несется по воде, поднимая белые буруны, и я успеваю нажать на спуск фотоаппарата. Есть неплохой кадр!

Но с нерпами пока у меня такого не получается. Подкрасться к нерпе, нежащейся на солнце (как я ни прячусь, скрываясь за любым мало-мальски пригодным для этого укрытием — снежным бугорком, торосом), на расстояние, удобное для съемки, с моим небольшим телеобъективом не удается. Но снимок такой сделать хочется. Очень уж занятно бывает глядеть на нерп в бинокль со скал острова, когда звери не подозревают, что их кто-то видит. Нерпы блаженно потягиваются, переворачиваются с боку на бок, ползают у лунок… И я решаюсь заняться «охотой» на них более основательно.

На льду, возле одной из лунок, в которые нерпы выползают из-под воды, я строю дом из снежных кирпичей — засидку. В нем нет крыши и только три стены. Тут можно будет стоять во весь рост и снимать нерпу, лежащую у лунки, обычным объективом метров с шести.

Строить засидку из мягкого снега не так уж трудно, а работа сама по себе доставляет удовольствие. Солнце в затишье печет, загорать можно. Сделав засидку, я несколько дней не появляюсь вблизи лунки, чтобы нерпа привыкла к укрытию. И моя хитрость удается: в следующий приход я вижу с берега нерпу, дремлющую вблизи моей засидки.

На сотню метров мне удается подойти довольно легко. Этим искусством я овладел вполне. Но теперь предстоит самое трудное: пробраться в засидку. Тюлень не видит меня из-за снежной стены, но слышимость на льду удивительная. Как-то мне пришлось услышать разговор двух людей, гулявших среди торосов в нескольких сотнях метров от меня. Вот уж они удивились, когда я узнал про их секреты! Лежащая же на льду нерпа, по-моему, к тому же может воспринимать и легчайшие колебания льда, различные скрипы и шорохи. И чтобы она не услышала меня, я разуваюсь до носков, ложусь на лыжи и, стараясь производить как можно меньше шума, отталкиваясь руками, ползу.

Охотнику с ружьем легче скрадывать нерп. Ему не нужно подбираться к тюленю на такое расстояние. И он крадется к нерпе, постоянно видя ее. Изучив ритмы ее бодрствования и сна, он делает рывок, когда нерпа ненадолго засыпает, и замирает, когда, очнувшись от сна, она готова вскинуть голову. Но я не вижу нерпы, стена засидки скрывает ее.

Долго крадусь я к снежному домику. Вот кончился снег, впереди лед, остается несколько шагов. На носках, балансируя как мим, без единого хруста, я вхожу в дом. Сквозь крохотную щель краем глаза успеваю заметить, что нерпа у лунки, высоко вытягивая шею, озирается — чует меня. Кажется, что до нее можно дотронуться рукой, так она близко. Я осторожно опускаюсь на лед. Надо перевести дух, чтобы не дрогнула во время съемки рука… И в то же мгновение раздается едва слышный всплеск. Нерпа уходит — заподозрила что-то неладное…

Да, нелегко дается белому медведю, большому любителю нерп, охота на них. Огорченный, я вспоминаю рассказы бывалых охотников, которые видели, как, подкравшись к лунке и промахнувшись, если тюленю удалось вовремя нырнуть в нее, белый медведь ревет, в ярости шарит лапой подо льдом, норовит выплеснуть воду из лунки, а то и сам готов залезть в нее с головой. Возмущение его я вполне разделяю. Но подобные размышления наводят меня на мысль испытать другой вариант медвежьей охоты.

Этот «вариант номер два» заключается в том, что иногда белый медведь, спугнув у лунки тюленей, не уходит, а остается сидеть над ней. Он закрывает лапой нос и терпеливо ждет до тех пор, когда у тюленя перестанет срабатывать чувство опасности. Когда тюлень, выждав все известные ему сроки, спокойно всплывает в лунке, то затаившемуся хитрецу ничего не остается, как прихлопнуть его лапой и вытащить на лед. Правда, метод этот довольно утомителен и, очевидно, под силу не каждому медведю. Я замечал, что спугнутые тюлени не появляются у лунок обычно по нескольку часов, и терпение для такой охоты надо иметь сверхмедвежье. Но меня обнадеживало, что на прошлой зимовке мне все же удалось сделать редкостный портрет тюленя. Может, и на этой съемке повезет!

Когда я возвращаюсь со льда, то, подходя к острову, чувствую тонкие запахи распаренной земли, словно летом где-нибудь в средней полосе на клюквенном болоте. Правда, на острове перестаешь различать их, так они здесь тонки. Но покатые склоны уже совсем освободились от снега, неумолчно шумят ручьи, всюду слышно птичье щебетание. От птичьих голосов порой невозможно спать. Вступает в свои права лето.