Острова, затерянные во льдах

— А если они будут нападать, что делать тогда, как защищаться? — На меня смотрели рассерженные лица трех самых молодых парней. Они еще ни разу в жизни не видели белых медведей и охоту на них представляли отчаянным делом, как дети представляют себе войну по кинофильмам. Да и шкуру заполучить они, наверное, хотели, не зная, что выделать ее не каждому под силу…

Тогда, еще не успев как следует познакомиться с людьми, не зная, как сложится дальнейшая наша жизнь, я попытался убедить всех, что белые медведи понапрасну на человека не нападают. Сам я был в этом совершенно уверен, ибо те несколько медведей, которых я встретил на мысе Желания, бежали от меня. Главное тут не растеряться, не выдать своего страха, доказывал я, и медведь, как и любой зверь, не рискнет напасть на человека.

Казалось, мы обо всем договорились.

Прошло несколько дней. Мы обедали в кают-компании, когда за окном на склоне ледника появился окровавленный песец с оторванным хвостом. Вид его был дик и необычен. Мы выбежали на крыльцо — и тут же увидели белого медведя, шедшего с другой стороны. Про песца все сразу же забыли.

Полуоткрыв пасть и прищурив глаза, будто в полусне, неторопливо раскачиваясь, медведь продвигался прямо к станции, не обращая внимания на высыпавших на крыльцо людей. Спокойно он продолжал приближаться, время от времени отмахиваясь широкой, как лопата, когтистой лапой от бешено вертящегося перед его носом пса, нашего единственного «медвежатника». Две другие собаки, которых мы только что привезли, не решались высунуть носа из-под крыльца.

Медведь подошел к реперному столбу — своеобразной заявке человека на остров — и обнюхал его. По всему было видно, что это хозяин здешних мест. Он был силен, и, пожалуй, не нашлось бы медведя, который мог поспорить с ним. Впервые в жизни мне доводилось видеть такого гиганта. На плечах его были видны старые шрамы, одно ухо наполовину оторвано. На задней ляжке зияла зализанная, но все еще не зажившая круглая рана. Я разглядел это хорошо, потому что подошел к нему совсем близко. Иногда, судя по показаниям дальномера фотоаппарата, я приближался к нему на шесть метров, делая крупные снимки обычным объективом. И не побоялся бы подойти ближе, если бы это было нужно для съемки. Казалось, медведь был выше того, чтобы обращать внимание на людей, как бы подтверждая мое мнение, что без нужды звери эти на людей не нападают. Я был уверен, что медведь меня не тронет, и хотел убедить в этом всех. Был момент, когда медведь угрожающе двинулся ко мне, но я замахнулся на него фотоаппаратом, прикрикнув, как на корову, и он отошел. Впервые после стольких лет жизни в Арктике я видел медведя так близко и не переставал с азартом его снимать.

В тот день счастье было на моей стороне, мне все удавалось. Медведь вел себя, как турист. Осмотрев все достопримечательности. он повернулся и стал медленно удаляться. Я ликовал. Все вышло по-моему: я доказал, что медведей нечего бояться. Но радоваться было рано…

Наш пес, словно убедившись, что этого медведя лаем не проймешь и бежать не заставишь, вдруг смолк и побежал рядом с ним совсем мирно, сменив отношения на приятельские. Внезапно белый исполин резко обернулся, пес оказался у его ног и по скверной собачьей привычке вздумал понюхать медвежий хвост. Зверь мгновенно насторожился, пес оказался меж его лап. Тут и грянули выстрелы, сразу несколько, один за другим: у кого-то не выдержали нервы. Медведь закричал тонко, будто лошадь. Встал на дыбы и. кувыркаясь, вставая и падая, помчался в торосы, в предсмертном страхе надеясь найти там спасение. И тут все увидели, что из бока мчавшейся к нам собаки ручьем льется кровь. Пуля попала и в нее.

Механик ругался, резко бросая бессвязные слова:

— Тоже мне люди… Тоже мне…

Старик все жалел о собаке. Два друга подняли ее и понесли перевязывать. Пес лежал молча и смотрел на всех человечьими глазами. Под утро он выполз из дома, лег перед окнами кают-компании на снежный бугор и издох незаметно, будто все еще продолжал дремать на солнышке.

За завтраком никому не хотелось смотреть в глаза друг другу. Молчали. Видно было, что охота не порадовала никого, а иных даже смутила. Когда снимали шкуру с медведя, разглядели его раны. Кости были раздроблены пулями в мелкие куски. Сразу вспомнился предсмертный медвежий вопль. Было непонятно, как с такими ранами он смог проковылять еще столько метров.