От Хитровки до Ходынки. История московской полиции с XII века до октября 1917 года

Содержание этой челобитной позволяет ясно увидеть исторический колорит порядка выполнения полицейских повинностей черными слободами и сотнями, который для более полного погружения в эту эпоху приведен дословно. В ответ на данную жалобу царь «Указом об установлении числа ярыжных с черных и других сотен»[125] в 1622 г. назначил предельное число ярыжных в Москве 100 человек. Однако в 1629 г. царским указом число ярыжных увеличивается еще на 100 человек.

[126]

Из числа чернослободцев в различные приказы набирались люди для работы целовальниками, которые также содержались за их счет. Кроме того, жители черных слобод и сотен, в порядке натуральных повинностей, ремонтировали и строили уличные решётки, караульные будки и избы стрелецких постов. Зачастую, под караульные избы отводились дворы слобожан, за аренду которых собственникам выплачивалась денежная компенсация. На них же возлагались обязанности содержать деревянные мостовые, сопровождать объезжих голов, сторожить тюрьмы и т. д.

Сторожей у решёток вооружали топорами, рогатинами и водоотливными трубами (насосами). Ночью караульная служба делилась на «замочную» и «кровельную». Первые дежурили у запертой на замок решётки, вторые с крыши следили за возникновением пожаров. Сторожа между собой перестукивались, подавая сигналы, чтобы не заснуть. Иностранец барон Августин Майерберг так описывал деятельность сторожей в Москве: «сторожа, которые каждую ночь, узнавая время по бою часов, столько же раз, как и часы, колотят в сточные желоба на крышах или в доски, чтобы стук этот давал знать об их бдительности шатающимся по ночам негодяям и они из боязни быть схваченными отстали бы от злодейского дела, за которое принялись».[127]

В исторических источниках XVII в. уличные решетки упоминались довольно часто. Нередко они становились частью народных названий отдельных церквей. Например, «церковь Николы на Берсеневке именовалась «за Берсеневою решеткою», церковь Иоанна Милостивого на Арбате в 1690 году названа «в Кисловке у решетки», к названию церкви Космы и Дамиана в Шубине прибавлялось: «…за золотой решеткой».[128] В свою очередь некоторые решётки получали названия по монастырям. Например, решетка, «перегораживавшая улицу, которая вела к Воздвиженскому монастырю, именовалась Воздвиженской; Никитская стояла возле Никитского монастыря, Ивановская – у церкви Иоанна Милостивого».[129]

Можно уверено констатировать, что устройство решёток на улицах Москвы было одним из самых действенных средств противоборства уличной преступности.

Вместе с тем, у жителей Москвы имелось много оснований для недовольства теми, кто обязан был бороться с преступностью и поддерживать общественный порядок. Злоупотребления происходили и в Земском приказе, и со стороны объезжих голов и их помощников. Так в подметном письме царю Алексею Михайловичу сообщалось о противоправной деятельности Земского приказа: «Многие ведомые воры из ссылок собрались, записываются в метельщики, и многие беглые рейтары и солдаты и всякие служилые люди, збегшие с твоего великого государя службы, живут для воровства…, заклады принимают татиные и разбойные и сами грабят; а деньги делят помесячно…; а Земскаго приказу начальные люди про то их воровство все ведают да покрывают, потому что они и с ними во всем делятся… а чаять то, что и Прокофью Кузьмичу ведомо, а и знатно что ведомо: кто ему на них известит, и он тех же кнутом бьет».[130] Прокофий Кузьмич Елизаров, думный дворянин, был главой Земского приказа довольно длительный срок с 1656 по 1672 гг.

О таких же злоупотреблениях отмечает С.К. Богоявленский: «Нельзя сказать, чтобы объезжие головы, решеточные приказчики и сторожа всегда были на высоте призвания. Нередко жители терпели от них больше, чем от воров: то решеточный приказчик окажется руководителем шайки ночных грабителей, то стрелец убил и ограбил мирного жителя».[131] Не менее лестно отзывался о помощниках объезжих голов в своем дневнике Генрих Штаден, немец состоявший в XVI в. на службе у Ивана Грозного: «И прежде чем приведут они кого-нибудь на Земский двор, еще на улице, могут они дело неправое сделать правым, а правое, наоборот, неправым».[132]