От руин Карфагена до вершин Атласа

Во время беседы Тази вовсе не ограничивался профессиональными темами историков, постоянно стараясь создать максимально непринужденную обстановку, — без конца шутил, иногда весьма крепко. В частности, когда разговор зашел о русских морозах, Тази как бы мимоходом бросил: «Ну, у вас от этого отличное средство, как это говорится — водка, лодка и молодка?» Последние слова он довольно четко произнес по-русски (марокканцы вообще лингвистически очень одаренный народ, и звуки чужой речи схватывают буквально с лёта). Не довольствуясь произведенным эффектом, он даже попросил меня написать ему эти слова по-русски и по-французски. «Жаль, что вы приехали один, — сказал он. — Я бы пригласил вас домой с супругой. Ну, ничего не поделаешь. Передайте мадам мои самые наилучшие пожелания». И совсем уж развеселившись, добавил: «А может быть, не только мадам?»

Я привел эту часть разговора лишь для того, чтобы показать неправильность наших некоторых представлений о мусульманах Магриба, которые вовсе не чураются разговоров на семейные темы, не считают зазорным фривольно сострить и вполне способны оценить шутку, которая, казалось бы, должна быть совсем не в их духе. Определенную роль тут играют полученное большинством магрибинской интеллигенции французское образование и усвоенные вместе с ним обычаи и манеры среднего француза. Но главное все же в другом. Тази принадлежит к специфической социальной элите марокканского общества — «фаси». Буквально это слово означает «фесец, уроженец города Фес». Известно, что после завершения реконкисты в Испании андалусские мавры десятками тысяч переселялись в страны Магриба. Город Фес, тогда столица Марокко, был наиболее заселен выходцами из Гранады, славившимися своим мастерством в торговле, ремеслах, богословии и воинском деле. Составив своеобразный патрициат Феса, они в дальнейшем заняли ведущее положение во всех главных городах страны, породнились в большинстве случаев с феодальной аристократией и составили как бы огромный клан, вернее, социальную группу, из которой вплоть до наших дней в первую очередь рекрутируется верхушка нации. Фаси — это «соль земли» в Марокко. Поэтому и держатся они достаточно уверенно, могут позволять себе отступления от правил, считая себя избранной частью марокканских арабов, что в об-щем-то всеми молчаливо признается.

Я убедился в этом окончательно после бесецы со своим давним знакомым Мухаммедом Газзалем, филологом, специалистом по информатике и русскому языку, который он изучал в СССР. «Для серьезного изучения проблемы андалусцев в Марокко, — сказал Газзаль, — надо связаться с их семьями в Рабате (здесь их называют «рбати»), Фесе и Тетуане. Среди них есть андалусцы, то есть бежавшие от Реконкисты арабы, и есть мориски, которых здесь называют «испанцы». Они были изгнаны позже и сохранили фамилии типа Диаш, Барис и тому подобные. Их семьи хранят предания и традиции, иногда реликвии, знают друг друга и вообще «андалусские дома» (то есть кланы). Встречаются среди них и потомки андалусских евреев, принявших ислам, но не забывших о своем происхождении». В числе последних Газзаль назвал целый ряд уже знакомых нам фамилий типа Бен Джаллун, Бен Шакрун и других, занимавших довольно заметное положение в политической и научной жизни страны.

Фаси не всегда склонны рассказывать о себе. Например, во время приема в честь участников коллоквиума я разговорился с социологом Мухаммедом Шакруном, который не отрицал, что его семья принадлежит к фаси из Тетуана. Но говорить он предпочитал о годах учебы в Париже, где ему, по его словам, все время внушали, что он похож на русского. На мой взгляд, он больше походил на уроженца Западной Грузии, где тоже встречаются такие рыжекудрые бородачи. Когда я обратил внимание Шакруна на совершенно европейский тип внешности одного из руководителей Рабатского университета, появившегося на приеме (он был похож на известного французского актера Жана Марэ, но с прической ежиком под Керенского), мой собеседник не увидел в этом ничего особенного, удивленно взглянул на меня и сказал: «Так ведь он — фаси!»