Отблески Версаля

Новый статус Вильгельмины Энке совершенно не стал основанием к тому, чтобы перед новоиспеченной графиней с готовностью были гостеприимно распахнуты все двери берлинского высшего общества. Тут еще следует учесть тот факт, что, допустим, во Франции двор привык к наличию официальной любовницы у короля; в Пруссии же к моменту восхождения Фридриха-Вильгельма II на трон в течение предшествующих 80 лет рядом с королем не находилось влиятельной женщины, а все королевы представляли собой совершенно бесцветные фигуры и отличались исключительно своей истовой набожностью. Будто бы по принуждению, с огромной неохотой, великосветская публика стала посещать ее блестящие вечера, демонстрировавшие изысканный вкус и великолепную осведомленность графини в вопросах искусства. Прекрасной иллюстрацией отношения высокомерных прусских дам к Вильгельмине служит запись в дневнике уже знакомой нам престарелой графини Софи-Мари фон Фосс, гофмейстерины супруги наследника престола, от 14 марта 1797 года: «Вечером придворные всех дворов присутствовали у Лихтенау на представлении оперы. Спектакль был поистине прекрасным, но когда подумаешь обо всем, кем является эта женщина, и сколь предосудительна ее связь, становится просто невыносимой вынужденная обязанность видеть ее». Тут следует упомянуть, что речь идет об опере Назолини «Смерть Клеопатры», на которой присутствовал весь двор, королева и кронпринц с супругой. Сюжет оперы обыгрывал известную историю с самоубийством прекрасной египетской царицы Клеопары, которая после смерти своего возлюбленного Антония не хочет более оставаться в живых. Это выглядело слишком прозрачным намеком на положение Вильгельмины в случае смерти короля, который был уже очень плох. Такая параллель лишний раз возмутила придворных, по мнению которых эта выскочка-графиня слишком зарвалась. Сходное отношение к Вильгельмине проявляла жена наследника престола, кронпринцесса Луиза. Вот, к примеру, отрывок из ее письма от 6 мая отцу, герцогу Карлу Мекленбург-Штрелицкому:

«Возможно, вы увидитесь с ним (королем Фридрихом-Вильгельмом II) в Бад-Пирмонте; некая графиня наверняка приедет туда, поговаривают даже, что уже 10 числа следующего месяца; сие есть кусок, который я не способна переварить, я, дорогой отец, слишком ценю себя, чтобы оказывать ей хоть малейшую любезность. Я вежлива с ней и тщусь забыть, какую родственную связь сотворило нам это приращение общества, однако приходится признавать преимущества всякого рода, присущие ей. Сие есть возмутительно!».

Вильгельмина попала в отчаянное положение: дворянство глубоко презирало выскочку, невзирая на все ее достоинства, а бюргерская среда расценивала ее потуги на признание при дворе как высокомерие. Столь же беззаботно вела она себя в отношении денежных средств. По совету лорда Бристля и нескольких истинных друзей она настояла, чтобы король в ноябре 1797 года пожаловал ей дарственную грамоту на ее недвижимость в Шарлоттенбурге и Берлине. Тем не менее, графиня не предвидела никаких угроз своей жизни в Берлине в будущем и не обращала внимания на предостережения, что на нее постоянно возводят напраслину при дворе кронпринца, так что ей было бы разумнее уехать за границу. Состояние здоровья короля ухудшалось так стремительно, что он уже сам осознавал приближение конца и стремился обеспечить Вильгельмину. По его приказу графине была доставлена крупная сумма в банкнотах (по слухам, речь шла о полумиллионе талеров), но она не позаботилась обезопасить ее либо помещением в банк, либо отправкой за границу. Преданная подруга до последней минуты оставалась верна королю, который по причине водянки жестоко страдал от сердечной недостаточности. Последние недели своей жизни король признавал только ее уход за собой. Вечером 15 ноября 1797 года совершенно измученная Вильгельмина удалилась в свою комнату, а утром 16 ноября с отчаянием узнала, что Фридрих-Вильгельм ночью скончался.

Сыновняя месть