Откровение в Галисии

Он бросил быстрый взгляд в коридор, отделявший гостиную от входной двери. Курсор продолжал мигать, словно желая выплеснуть на экран еще не написанные слова. Обманчивая тишина породила мимолетную надежду, что незваный гость ретировался. Но нет: мощная чужеродная энергия проникала даже через дверь…

Дым

Ногейра смотрел в темноту и курил, стоя в трусах и футболке. Фонарные столбы, окаймлявшие ведущую к его дому дорогу, стояли так далеко друг от друга, что каждое отбрасываемое лампами пятно света как будто существовало отдельно от других. Лейтенант оставил включенным лишь небольшой ночник в детской, окрасивший стены тускло-розовым. Наверное, какой-нибудь случайный прохожий сейчас видит силуэт гвардейца: огромную тень, которую отбрасывает его фигура. Ногейра держал сигарету снаружи и каждый раз, когда хотел затянуться, высовывался подальше, чтобы табачный дым не проник внутрь. Она ненавидит его запах. А лейтенант терпеть не мог курить перед сном таким вот образом, потому что часто именно в этот момент мысли прояснялись и кусочки пазла складывались вместе. В последнее время гвардеец предпочитал просто ни о чем не думать. Снаружи было слишком темно, и обручальное кольцо не угадывалось во мраке, но жгло палец, словно раскаленное железо. Как так получается, что мы не замечаем предмет, находящийся прямо на виду, и вспоминаем о нем, только когда на него обращает внимание кто-то другой? Потускневшее золото словно ожило и громко заявило о себе под взглядом попутчика. Ногейра внимательно посмотрел на кольцо и покачал головой. Он знал, что сегодня ему не удастся заснуть из-за бродящих в голове мыслей.

Лейтенант затянулся в последний раз — так глубоко, что легкие обожгло дымом, — и резко выдохнул, чтобы запах табака не проник в комнату. Потушил окурок о наружную стену дома и бросил его в пластиковый пакет, уже частично наполненный бычками. Свернул пакет, положил на подоконник и оставил окно приоткрытым, чтобы проветрить комнату, затем оглянулся. С покрывала ему улыбалась Минни-Маус. Ногейра снял с кровати плюшевые игрушки, откинул одеяло и скользнул в постель, погасив ночник с диснеевскими принцессами на абажуре.

Лед тронулся

Мануэль открыл глаза в кромешной темноте. Скорее всего, ночью он выключил телевизор. Во сне слышал, как плачет мальчик и как жена хозяина отеля его утешает. Писатель вылез из постели и прошлепал к окну, которое различал только благодаря свету, льющемуся из щели между ставнями. Распахнул их и выглянул наружу.

Похоже, дождь прекратился давно. Кое-где еще были лужи, но по большей части земля высохла. Судя по длинным теням, солнце только встало. Мануэль перетряхнул простыни в поисках пульта, но не нашел его. Писатель обогнул кровать, открыл тумбочку и взял оттуда часы, стараясь не смотреть на увядшие гардении, которые так и манили его. Он быстро закрыл ящик, но сильный цветочный аромат уже успел распространиться по комнате, смешиваясь с запахом старого дерева и нафталина. Не ускользнул от Ортигосы и взгляд мальчика с фотографии. Этот снимок, засыпанный сухими лепестками, отчетливо напоминал, что запечатленный на нем человек мертв.

Мануэль взглянул в зеркало и увидел сероватую кожу — последствие бессонницы, из-за которой он работал до рассвета. Обернулся к столу, по поверхности которого были раскиданы исписанные листы. Часть из них сдуло на пол, и теперь белые прямоугольники, словно тропинка, вели к кровати. Ортигоса некоторое время стоял в оцепенении, уставившись на бумагу, затем снова повернулся к зеркалу. Оттуда на него смотрели темные, как утреннее галисийское небо, и печальные глаза. Пытаясь немного встряхнуться, писатель провел рукой по лбу, затем по коротко стриженным волосам и заметил, что седых нитей на висках стало намного больше, чем еще несколько дней назад. Пробивающаяся щетина тоже отливала серебром, а вот губы, наоборот, были ярко-красными и изогнулись в гримасе, как у грустного клоуна. Мануэль попробовал улыбнуться, но мышцы лишь слегка дрогнули. Лицо превратилось в безжизненную маску, словно подвыпивший стоматолог переборщил с обезболивающим или Ортигосу накачали ботоксом.

— Нет, так нельзя, — сказал писатель отражению в зеркале.

Он открыл тумбочку, отодвинул цветы и в глубине ящика нашел визитку, которую дал ему священник, прощаясь у ворот поместья. Затем взял фотографию и засунул во внутренний карман пиджака. Потертые уголки скользнули по подкладке, и снимок, словно живой, плотно прижался к ней.

Мануэль вышел в коридор в поисках хозяйки. Увидев гору грязного белья перед открытой дверью, он понял, что она убирает номер. Женщина негромко напевала, и ее высокий, почти детский голос так не вязался с массивным телом, что Ортигоса невольно улыбнулся.