Откровение в Галисии

— Вот и вся история. — Хозяйка вернула ему визитку. — Не знаю, стали ли мой племянник и его жена более религиозными, но их дочку больше не мучают кошмары. С тех пор они каждый год проходят под иконой во время церковного праздника.

* * *

Ортигоса проехал уже почти пятьдесят километров, миновав несколько крупных деревень и небольшой город, а у него все не шла из головы история, рассказанная хозяйкой отеля. Не раз ему попадались указатели на туристические места и архитектурные памятники. Затем Мануэль свернул с шоссе, и таблички исчезли. Писатель решил, что он заблудился, хотя навигатор настойчиво вел его вперед. Впрочем, было все равно: глаз радовали великолепные пейзажи, и у Ортигосы возникло чувство, будто он вырвался из темницы.

Храм и надворные постройки окружало несколько скромных домиков. Мануэль въехал на внушительных размеров парковку, которая сейчас пустовала, добрался до главных ворот и оставил машину под платанами, еще не сбросившими зеленые листья. Выйдя из автомобиля, увидел два ряда ступеней, ведущих к церкви.

Раздался какой-то шум, и, повернув голову, Ортигоса увидел двух пожилых мужчин, которые, не обращая внимания на писателя, открывали алюминиевую дверь строения — судя по выцветшей вывеске с рекламой тоника, бара. Впрочем, украшающему вход баннеру было самое место в антикварном магазине. Прежде чем направиться в храм, Мануэль подошел к платану и оторвал небольшой кусочек коры. Он знал, что всего через несколько дней появившееся желтое пятно с неровными краями станет точно такого же цвета, что и весь ствол. Сестра любила так делать. Они прогуливались по мадридским паркам и по очереди обдирали деревянную чешую. Иногда им удавалось найти почти нетронутый экземпляр с настолько растрескавшейся и вспученной корой, словно платан сам пытался ее сбросить. Детям нравилось отколупывать плотные кусочки; они соревновались, кому удастся оторвать самый большой цельный пласт. Писатель улыбнулся, но тут же загрустил. Он понимал, что, перебирая причиняющие боль воспоминания, которые так долго прятал от себя, всего лишь хочет смягчить свои нынешние страдания.

Мануэль повернулся и, ковыряя кусочек коры, поднялся по ступенькам к храму. Предполагая, что главный вход заперт, он не стал дергать двери, а двинулся вокруг здания. На его стенах были нацарапаны кресты — от земли и настолько высоко, насколько мог дотянуться человек.

Из боковой двери вышла коротко стриженная женщина, резкими, порывистыми движениями натягивая шерстяной жакет. Она сказала:

— Церковь открыта, но вход здесь. Если вы хотите приобрести свечи или что-нибудь еще, я все организую. — И женщина указала на каменную постройку с надписью «Дары Девы Марии».

— Нет-нет, — несколько поспешно ответил писатель. — Я ищу Лукаса, хотя и не уверен, что приехал в подходящий момент. Наверное, мне стоило предварительно позвонить…

Разочарование на лице женщины сменилось удивлением, а затем до нее дошел смысл слов Ортигосы.

— А, так вам нужен отец Лукас? Он здесь. Войдите внутрь и позовите, он в сакристии[15].

Не обращая больше внимания на Мануэля, женщина вытащила из кармана своего бесформенного жакета связку, на которой болталось штук двадцать ключей, и направилась к грубо сколоченной двери сувенирного магазина.

Начинающее пригревать полуденное солнце вливалось потоками через высокие окна нефа церкви, и в его свете плясали пылинки. Внутри было настолько темно, что писателю пришлось остановиться и дать глазам привыкнуть к полумраку.

У передних скамеек стояли на ногах или на коленях несколько человек, в основном женщины. Все они были похожи, но держались обособленно, давая понять, что пришли не вместе. Мануэль двинулся вперед, стараясь не отдаляться от стены, чтобы не оказаться перед алтарем или среди молящихся.

Стены церкви были расписаны примитивными и порой странными фресками, изображавшими части человеческого тела: головы, ноги, руки и даже желтые восковые фигуры взрослых и детей. От подобного творчества у писателя мурашки побежали по телу. Автоматы предлагали имитацию церковных свечей — жалкое подобие тех массивных экземпляров, которые зажигали здесь в прежние времена. Ортигоса бросил в прорезь пятьдесят центов — только для того, чтобы посмотреть, как загорится лампочка на небольшом пластиковом цилиндре под прозрачным колпаком — этакий новомодный счетчик количества молитв святым. Мануэль двинулся по боковому проходу к сакристии, минуя прихожан и слыша произносимые шепотом молитвы. Писателю стало интересно, к кому они обращаются, он взглянул на алтарь и увидел икону, изображающую поразительно молодую и счастливую Деву Марию с полуторагодовалым ребенком на руках. И мать, и дитя, одетые в яркие наряды, улыбались. Ортигоса замер, пытаясь сопоставить эту удивительную трактовку с образом страдающей и раздавленной осознанием своей ответственности Богоматери, который он представил себе, когда побывал на сайте церкви. Видимо, виной тому возраст храма и незнакомые писателю традиции этого региона.