Дэнни хотел лучше понять Гигеренцера, возможно, даже связаться с ним. «Я всегда был более терпим к критике, чем Амос. Я склонен принимать другую сторону». Дэнни писал Амосу, что их критик находится во власти предубеждений и эмоций. Возможно, им стоит сесть вместе и подумать, как вывести его из такого состояния.
«Даже если это правда, нам не стоит этого делать, – отвечал Амос. – А это вряд ли правда. По-моему, он гораздо менее эмоционален, чем ты думаешь, и действует он как адвокат, который пытается набрать очки, чтобы произвести впечатление на неосведомленное жюри, мало заботясь о правде… Это не делает его для меня более симпатичным, но делает его поведение более понятным».
Дэнни согласился помочь Амосу «как другу», однако прошло не так уж много времени, прежде чем Амос вновь причинил ему боль. Они писали и переписывали варианты ответа на критику Гигеренцера и в то же время продолжали вести спор между собой. Язык Дэнни всегда был слишком мягким для Амоса, а язык Амоса – слишком суровым для Дэнни. Дэнни был миротворцем, Амос склонялся к борьбе. Они не могли согласиться, кажется, ни в одном вопросе.
«Мне так отчаянно не нравится идея переделки комментариев к Гигеренцеру, что я почти готов подбросить монетку (или назначить трех судей), чтобы выбрать между двумя вариантами, – Дэнни написал Амосу. – Я не хочу спорить, но то, что ты пишешь, кажется мне совершенно чуждым». Потом он добавил: «В день, когда объявили об обнаружении 40 миллиардов новых галактик, мы спорим о шести словах в постскриптуме… Примечательно, сколь мало влияет количество галактик на выбор между «повторить» и «подчеркнуть»». И затем: «Давай пока общаться по электронной почте. Каждый наш разговор расстраивает меня на столь длительное время, что я не могу себе этого позволить».
Амос ответил: «Я не понимаю, по какой шкале ты измеряешь свою чувствительность. В общем и целом ты – самый открытый человек, которого я знаю. В то же время ты действительно можешь расстроиться из-за того, что я переписал абзац, который тебе нравится, или интерпретировать совершенно безвредный комментарий неожиданно негативным образом».
Однажды ночью в Нью-Йорке, где он жил в апартаментах с Амосом, Дэнни приснился сон. «Врач говорит, что у меня остается шесть месяцев жизни, – вспоминал он. – И я сказал: «Это замечательно, потому что никто не будет ожидать от меня, чтобы я провел последние шесть месяцев жизни, занимаясь какой-то ерундой». На следующее утро он пересказал сон Амосу. Тот посмотрел на Дэнни и сказал: «Кого-то другого ты мог бы этим растрогать, но не меня».
Вскоре Дэнни ознакомился со списком новых членов Национальной академии наук, в которой числился Амос на протяжении последнего десятилетия. И снова не нашел там своего имени. Разницу между ними опять выставили напоказ. «Я спросил его, почему он не выдвинул мою кандидатуру, – рассказывал Дэнни. – Впрочем, я знал почему». В обратной ситуации Амос ничего не принял бы в знак дружбы с Дэнни и потребности Дэнни воспринимал как слабости.
«Я сказал ему, что друзья так себя не ведут». И Дэнни ушел. Навсегда. Больше не имели значения ни Герд Гигеренцер, ни их сотрудничество. «Я вроде как развелся с ним», – сказал Дэнни.
Три дня спустя Амос позвонил Дэнни с плохими новостями. Недавно в его глазу обнаружили опухоль, и вот сейчас поставили диагноз: злокачественная меланома. Врачи выяснили, что тело Амоса полностью поражено раком. Ему давали в лучшем случае шесть месяцев жизни. Дэнни был вторым человеком, которому он рассказал об этом.
Внутри у Дэнни что-то сломалось. И Амос сказал: «Мы остаемся друзьями, вне зависимости от того, что ты об этом думаешь».
Кода. Бора-Бора
Рассмотрим следующий сценарий.