Отражения

Прозвучало так, что Авадонна, даже если бы хотел, спорить бы не стал. А он не хотел, поскольку понимал, чем может закончиться спор, и не собирался раздражать Гаапа.

«Прости, Ориген… прости, старый приятель…»

Ориген тряс прутья клетки и сыпал проклятиями, охотники — и органики, и грешники — толпились вокруг, тыкали в него пальцами и громко хохотали, не забывая нахваливать напыщенного юнца, напоминающего прелестную куколку, зачем-то наряженную в мужской, сшитый на заказ комбинезон. И лишь один органик — сухопарый, угрюмый мужик, не принимал участия в издевательствах и молча стоял у квадроцикла, равнодушно глядя на толпу. Но за маской его безразличия отчётливо читалось презрение.

— Мне не нравится Айзерман, — произнёс Авадонна, глядя на сухопарого. — Он нас ненавидит. Он такой же, как я, только с той стороны.

— Сейчас это нормально, — проворчал Ястребиный. — А потом останешься только ты.

Карлик поднял глаза и твёрдо пообещал:

— Я всегда буду исполнять твои приказы, Гаап. Любые приказы.

— Поклянёшься? — очень серьёзно спросил Ястребиный.

— Поклянусь. — Авадонна знал, что скоро придётся поклясться, был к этому готов, и потому ответ получился искренним. — Явлюсь, когда прикажешь, и поклянусь на крови.

* * *

— Наш мир не так прекрасен, каким казался в детстве, но не настолько плох, чтобы опускать руки. Он разный, и в этом его достоинство: иногда мир страшен, иногда — вызывает восхищение, иногда мы его не замечаем, двигаясь по жизни с шорами на глазах, иногда обижаемся, считая, что недополучили подарков. Мир переменчив, но мало кто задумывается об этом, предпочитая жить теми эмоциями, которые вспыхивают здесь и сейчас: радуемся, когда нам хорошо, и стискиваем зубы, преодолевая трудности. Мы торопимся и часто не замечаем, что счастливы, принимаем подлинное счастье за очередную светлую полосу, не понимая, что вот оно — долгожданное, то самое, ради которого стоит жить. Торопимся так, что пропускаем его, теряем, а обвиняем в потере мир, несправедливый и безжалостный лично к нам…

— Разве не так? — тихо спросила женщина.

Кирилл вздрогнул, посмотрел на пульт и удивлённо покачал головой: заговорившись, он машинально принял телефонный звонок и не заметил, что монолог превратился в диалог.

— Добрый вечер, сестра-полуночница, — улыбнулся он, спасая положение.

— Добрый вечер, Амон, — грустно ответила женщина.

— Как мне тебя называть?

— Неважно.

— Вижу, ты крепко обижена на мир?

— Чёрная полоса изрядно затянулась, — подтвердила женщина.

— Что случилось?

— Иногда кажется, что меня прокляли.

— Всё сыплется из рук?

— Не всё, — вздохнула она. — Высыпалось однажды, а получилось — навсегда. И я не могу собрать жизнь обратно.

— Рассыпанную жизнь невозможно собрать, её нужно строить заново. Шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком, а главное — из другого материала.

— Мне нравится тот материал, который у меня был.

— Ты любила, сестра, — догадался Кирилл. — Крепко любила.

— Какая разница? — грубовато отозвалась женщина.

— Разница в том, что я ничего о тебе не знаю, сестра-полуночница, а ты вряд ли позвонила, чтобы соврать. Здесь только ты, я, ночь… и миллионы слушателей, но для них и для меня ты — всего лишь голос в темноте. Тебе не перед кем держать лицо, сестра-полуночница, а лживый разговор не имеет смысла — ты лишь потратишь моё время и не позволишь поговорить с тем, кому действительно нужно что-то сказать. Или крикнуть. Или спросить совета. Если ты не готова открыться, то положи трубку, подумай, вздохни глубоко…

— Я любила! — перебила Кирилла женщина. — Теперь я понимаю, что любила так, как никогда в жизни. И я была счастлива. А потом… Потом я обрела всё на свете, Амон, действительно, всё, поверь, включая власть, но потеряла любовь. — Она выдержала короткую паузу. — Как думаешь, Амон, любовь стоит всего на свете?

— Ты мне скажи, — тихо ответил Кирилл. — Ты знаешь правильный ответ.

— Если я знаю ответ, то зачем звоню?

— Потому, что боишься его произнести, сестра-полуночница, не вслух — себе. Ты боишься сказать себе то, что давно знаешь, и потому хочешь, чтобы ответил я.

— А ты не ответишь?

— Я никогда не отвечаю, сестра — только советую, и только тем, кто растерян и не знает, чего хочет.

— Я не знаю!

— Ты снова лжёшь, — размеренно произнёс Кирилл. — Точнее, пытаешься солгать. И пытаешься сказать себе, что слаба, хотя давным-давно забыла, что такое слабость.

— Мир несправедлив!

— К тебе?

— Ко всем!

— И что же делать, сестра? Как поступить с миром, который несправедлив?

Несколько секунд в эфире царила полная тишина, затем женщина едва слышно ответила:

— Есть отражение, в котором я счастлива… и я хочу его отыскать.

— Отражение?

— Счастье… — Она судорожно вздохнула. — Я потеряла счастье, рассыпала вместе с жизнью и любовью, и теперь перебираю отражения, пытаясь отыскать то, в котором до сих пор живёт моё счастье. Такое отражение есть, обязательно есть… Я отыщу его и верну.

— Отражения наполняют мир, а не подменяют его.

— Это — подменит, — твёрдо возразила женщина.

— Что в этом случае станет с миром? — вдруг спросил Кирилл.

— Мир станет чуточку справедливее.

И она отключила связь.