Отражения

— Вы обещали разрешить… посмотреть, — напомнил Обуза. Он отдал книгу и теперь мял в руках шляпу. — Мне очень интересно увидеть… — Из соседнего помещения, которое, собственно, и было цехом, слышался стук молотка. — Я ведь не помешаю?

— Не помешаете, — улыбнулся Мастер. — Но внутрь я вас не пущу, смотрите с порога.

— Хорошо, — обрадовался Виссарион. — Я одним глазком…

Мастер подвёл книжника к дверям, чуть приоткрыл створку и позволил заглянуть в щель.

В довольно большое помещение, в центре которого сидел за верстаком крепкий мужчина в сером от пыли комбинезоне. Уникальный резчик по камню, пропавший «где-то в Европе» — Письменник, спрятавшийся от глаз Отражения на старом московском кладбище.

Мужчина работал: смотрел в раскрытую книгу, определяя следующий символ, затем, не глядя, брал с верстака нужный инструмент — в этот момент раб слева подносил чистую плитку, — сноровисто вырезал на оборотной стороне нужный символ, и готовый камень тут же забирал раб справа. Письменник же вновь обращался к книге, иногда слюнявя палец, чтобы перевернуть страницу. И вновь брался за работу, вырезая очередной знак на очередном камне, который ляжет на московскую улицу.

Плитка за плиткой…

Иннокентий ошибался, когда спрашивал о большом строительстве: Авадонна возводил магические стены, скрытые и от Дня, и от Отражения, и ему не требовалось их каменное воплощение — достаточно выложить в правильной последовательности символы, образующие заклятие Крепости, и в нужный момент они сольются, превратившись в непреодолимую преграду.

— Он быстро работает, — прошептал Обуза, с уважением глядя на Письменника.

— Он молодец, — так же тихо произнёс Мастер. — Мы закончим Садовое кольцо через пару месяцев и надёжно защитим старый город. Затем двинемся дальше…

Ответить Виссарион не успел: снаружи послышались едва различимые хлопки, Мастер Скорбных Дел тут же закрыл дверь, на цыпочках подбежал к окну, пару секунд постоял, не шевелясь, после чего вздохнул:

— У нас какой-то кавардак со стрельбой.

— Я тогда побуду здесь, — просительным тоном произнёс Обуза. — Не хочу попасть под пули.

* * *

Мужчины, подъехавшие к Преображенскому кладбищу в большом чёрном внедорожнике, были полны решимости вернуть проклятое существо во мрак, из которого оно вылезло. Мужчин было четверо: разного возраста, цвета кожи и сложения, походящих друг на друга лишь удобной чёрной одеждой — короткие куртки, под которыми легко прятать оружие, широкие штаны, точно подогнанные ботинки, — и аурой опасности. Не зла, а именно опасности, чётко говорящей о том, что четверо — воины. У самого длинного когда-то была порвана шея, не ножом — когтями, и потому его звали Рваным. Коротышке сломали нос, вдавили в лицо мощным ударом, но убить не смогли. Третий, по кличке Классик, «щеголял» скрюченным ухом, а левая щека четвёртого — главаря — была сильно обожжена. В Москве его знали под псевдонимом Сапёр.

— Ты уверен, что Ольгин здесь? — негромко спросил сидящий за рулём Классик.

— А где ему быть? — хмыкнул Сапёр. — Ночь ведь…

— И дождь накрапывает, — добавил Коротышка. — В такую погоду твари любят погулять.

— Ольгин редко уходит с кладбища, — закончил Сапёр, не особенно довольный вмешательством Коротышки. — Он здесь сторож.

— Смешно, — вставил своё слово Рваный.

— Скорее, логично, — не согласился Классик. — Мрак к мраку, смерть к смерти.

— Это мы ему обеспечим.

— Ольгин каждую ночь сидит у могилы девочки, за которую мстил, — буркнул Сапёр. — Она была чистой душой и не хотела, чтобы он стал зверем. Но парень не смог пересилить себя, принял Первородный грех, чтобы отомстить за смерть любимой, и теперь пытается вымолить прощение.

— Откуда ты знаешь? — удивился Рваный.

— Я обязательно изучаю тех, кого предстоит убить, — ответил командир. — Поэтому до сих пор жив.

— Ольгин всё равно монстр, — сухо сказал Классик. — Он — двойник, рождённый в Великое Полнолуние на крови человека. В нём есть только Тьма, и он должен сдохнуть.

— Сдохнет, — спокойно пообещал Коротышка, доставая из кобуры пистолет.

На котором отчётливо виднелась гравировка «MORTEM MONSTRUM».

* * *

— Днём я ездил в Александровский сад. Накатили воспоминания о том, как мы гуляли и я рассказывал тебе историю Кремля и каждой его башни… Помнишь? Наверное, помнишь, ведь тебе нравились мои рассказы, как ты могла их забыть… А нравились они потому, что я изо всех сил старался сделать их интересными. Ты даже не представляешь, сколько книг мне пришлось прочитать… — Мужчина вздохнул. — Мы садились на лавочку напротив башни или стояли, если не находили свободного места, и я принимался за очередную историю… Поверь, это не был простой пересказ того, что я прочитал днём — я создавал новые истории, привносил в них нечто своё… — Ольгин помолчал. — В саду сейчас много туристов, не протолкнуться, но всё равно хорошо. Башни на месте, строго смотрят сверху вниз, и среди суеты сада кто-то — я в этом уверен — рассказывает истории тому, кого любит. И я пожелал, чтобы у них всё сложилось лучше, чем у нас. Я пожелал им счастья…