Отражения

В темноте холодного кладбища Ольгин казался несокрушимой глыбой, массивным надгробием, зачем-то поставленным рядом с могилой пятнадцатилетней девочки. Высокий, больше двух метров ростом, феноменально сильный, он даже сидя на лавочке казался скалой, а уж когда вставал, и вовсе превращался в немыслимого гиганта. В одежде он предпочитал чёрное — короткий плащ, футболка, джинсы и тяжёлые ботинки, на пальцах — чёрные перстни, а на его лицо навсегда легла мрачная печать Великого Полнолуния. И с тех пор как Ольгин взялся сторожить кладбище, хулиганы обходили это место стороной.

Поэтому никто не мешал ему ночи напролёт говорить со своей умершей душой.

— Мне уже не так больно, как раньше, — вздохнул Ольгин, разглядывая белый крест, утопающий в белых цветах. В свежих цветах — он менял их каждый день. — Ты скажешь, что прошло время, и будешь права — время лечит. Но если ты скажешь, что скоро я тебя забуду, то ошибёшься: моё сердце меньше болит, потому что я каждый день рядом с тобой. Я смирился — наверное, но я никогда тебя не забуду, принцесса, и жизнь моя пройдёт здесь…

Он резко замолчал, повернул голову и прищурился, вслушиваясь и вглядываясь во тьму холодного кладбища.

Его внимание привлекли шаги.

Едва слышные, очень осторожные шаги. Приближающиеся… сзади. И слева тоже. Ольгин закрыл глаза, «включил» обострённые чувства и теперь «видел» происходящее со стороны, разглядывал, словно на видео с дрона, «рисуя» картинку тем, что чувствовал. Мягкие шаги очень опытных бойцов. Едва слышный шорох одежды. Едва различимый запах оружейной смазки. И справа шаги…

Его окружают.

«Вот и всё?»

Он не знал, кто пришёл, но сразу понял — зачем. И удивился тому, что они так задержались — за дьяка следовало отомстить много раньше. И улыбнулся фотографии, словно говоря: «Видишь, душа моя, мы скоро окажемся вместе…»

А в следующий миг случились две вещи.

Случились одновременно.

Тот, кто приближался справа, решил, что находится достаточно близко, и выстрелил, целясь Ольгину в голову. А здоровяк вдруг вспомнил, что принцесса, в отличие от него, не соткана из лютой Тьмы Великого Полнолуния, а значит, они вряд ли будут вместе… И дёрнулся, уклоняясь. Но неудачно — пуля резанула по плечу, глубоко вспахав мышцу, не столько ранив, сколько разозлив. Ольгин взревел, кувырком ушёл от следующих выстрелов, на секунду укрылся от врага за могилой, а потом бросился на того, кто приближался слева. Прыгнул с места, с земли: оттолкнулся, взлетел в воздух, выгибаясь в боевую стойку, мягко приземлился, оказавшись в полуметре от опешившего охотника, и рванул его за руку, жёстко ломая сустав. Кладбище огласил дикий вопль. Оборванный через секунду ударом снизу, в подбородок: голова Коротышки резко дёрнулась, а шейные позвонки — хрустнули.

Всё.

Мёртвый охотник ещё стоял на ногах, а Ольгин уже мчался к ограде.

— Держи его! — заорал Сапёр. — Рваный! Слева!!

И бросился следом, костеря себя за то, что взял на дело всего лишь трёх истребителей.

* * *

«А вот это уже интересно, — подумал Иннокентий. Он выпустил две антенны и внимательно принюхивался к событиям. — Очень интересно».

Кросс занял позицию в тени, метрах в пятидесяти от Каменного цеха, и прекрасно ощущал происходящее: слышал каждый выстрел, несмотря на то, что высококлассные глушители «съедали» резкие звуки выстрелов, слышал все шаги истребителей, их тяжёлое дыхание и приглушённые ругательства. На Преображенском шла охота, и толстяк знал, кто жертва. Точнее, кого назначили жертвой. Сам Ольгин так не думал и сумел дать истребителям достойный отпор, о чём свидетельствовал жуткий вопль, только что пролетевший над кладбищем. А поскольку болезненных стонов Иннокентий не услышал, вывод напрашивался сам собой: один охотник или мёртв, или без сознания.

«Неплохо, здоровяк, действительно, неплохо…»

Но что дальше? Если следовать логике, Ольгин должен срочно покинуть кладбище и затеряться в городе. Он побежит к ограде, причём — самым коротким путём, то есть станет предсказуемым…

«Истребители с самого начала оставили ему одно направление, — усмехнулся про себя Кросс. — И кто-то терпеливо ждёт появления цели…»

Иннокентий не знал, хочет ли он помочь Ольгину, не знал, потребуется ли одинокому грешнику помощь, но ноги сами понесли толстяка к ограде — посмотреть, чем закончится охота.

И закончится ли она…

* * *

— Проклятье!

Ольгин перепрыгнул ограду с ходу, заранее перешёл на широкий шаг, взмыл в воздух с толчковой правой, но не взял препятствие, как барьер, без касания, а наступил на верх ограды и только потом соскочил на улицу, выиграв несколько метров.

И именно в этот миг прозвучало разочарованное:

— Проклятье!