Отрочество 2

— … думал, помру… Остановили когда, окружили, с ружьями встали… всё! Ажно сердце остановилось. А папаша наш ничево, и глазом… каменный какой…

— Ага, и Дирк такой же, статуй бельведерский! — зашептал я в ответ.

— Как пошёл папаша наш Крюгера ругать, да этого… сэра, который в Капской колонии…

— Понял.

— Ага… Это как так? Всех ругает, а эти… они вроде сами из Капской колонии, а смеются?

— Буры… всегда всеми недовольны.

— А…

Так и заснули, прижавшись к друг дружке и перешёптываясь.

* * *

Тонкие девичьи пальцы бережно перебирают газетные вырезки со статьями и фотографиями. Русские герои англо-бурской войны смотрели будто в саму душу, строго и требовательно, и…

… задумавшись на секунду, девушка начала отделять овец от козлищ[60], откладывая особо не просто приехавших, а настоящих героев. Тех, которые совершили поступки, о ком писали в европейских газетах. А не тех господ, которые не успев ступить на земли Африканского континента, фотографируются с оружием на фоне различной африканской экзотики, заваливая потом всех родных и мало-мальски знакомых письмами и фотографиями! Вояки бравые…

Стыдно за таких, ей Богу! Выстрелить не успели в сторону противника, а в письмах уже сквозит усталость ветеранов, не вылезающих из боёв и походов!

Настоящих немного, совсем немного… к некоторой досаде девушки людей приличных среди них почти и нет. Ганецкий… да, пожалуй, и всё! Ах нет! Подполковник Максимов, говорят, весьма дельный человек. Сослуживцы дядюшки весьма уважительно отзываются, самыми лестными эпитетами. Но… он старый!

Ну и разумеется, медики из Русского отряда тоже люди весьма достойны, но… не то!

Девушку взяла досада на таких… неправильных героев! Где блистательные офицеры и благородное дворянство?! Сколько красивых слов в газетах о цвете нации! Где он, этот цвет?

Ганецкий, Максимов, и… всё, больше никаких громких имен, если не считать случаев скорее курьёзных, вроде грузинского князя Багратиона-Мухранского, воюющего во Французском легионе. Никаких подвигов за «князем Нико» не числится, если не считать таковыми ношение горского костюма и аудиенцию у «папаши Крюгера». Рядовой!

В свободное от войны время охотится на обезьян и говорят, подстрелил тигра… Знать бы ещё, откуда в Африке взялся тигр?

А эти… воздохнув, она опёрла подбородок на переплетённые руки, и посмотрела на неправильные фотографии. Мальчишка-старообрядец, выходец с Хитровки Котов, что уже нонсенс! Ну не должны они выглядеть так… так благородно! Никакой печати врождённого порока на лице у хитрованца, в то время как у доброй четверти друзей семьи совсем даже…

Она решительно тряхнула головой, раздражённая неправильными, неподобающими мыслями. В самом деле, глупо думать так, будто люди с положением, и пороки, тем паче врождённые, могут встречаться у людей благородного происхождения!

Но в хорошенькую головку закралось сомнение, и как назло, вспомнились некоторые слухи, ходившие о почтеннейшем Ретвизникове и его любви к горячительным напиткам и молоденьким мальчикам. Да и Аполлинариев, хм…

Два молоденьких одессита, не окончивших даже гимназии, в сравнении с заранее уставшими фотографическими героями… почти. Да, почти! Хотя и совсем ещё юнцы.

Рука её дрогнула, но всё-таки перевернула целую стопку вырезанных из газеты фотографий. Феликс Шченсны Джержинский, беглый ссыльный… марксист, и… ну невозможно красивый мужчина! Щеголь, красавец, и самый известный русский на этой страшной войне! Марксист, революционер, опасный смутьян…

Девушка вздохнула, глядя на фотографию затуманенными глазами, и…

«Сошедший с фотографии мужчина вкусно пах порохом, хорошим вежеталем[61] и самую чуточку — коньяком. Одетый в военную форму, он отставил в сторону винтовку, и нежно, но непреклонно завладел её рукой, пристально глядя в глаза.

— Мадемуазель Елбугова, — бархатным баритоном, от которого подкашивались ноги, сказал опасный… ах, какой опасный… смутьян… — я имею честь взять вас в плен!

— Нежный плен, — выдохнул он с напором.»

И… как же жарко внезапно стало! Вздрогнув, Лиза закусила верхнюю губу, кинув тревожный взгляд в сторону прикрытой двери…

— Милая! — донеслось из гостиной, и девушка спешно спрятала фотографии и газетные статьи. Не то чтобы родители не знали, что она такое собирает, но… незачем. Не сейчас.

— Поздеевы пригласили нас, будем поздно, не жди, — войдя душистым облачком, сказала наряженная на выход мать, и наклонившись, поцеловала дочку в мраморный лоб, — Не простыла?

Она ещё раз прикоснулась губами ко лбу дочери и покачала головой, расстраиваясь.

— И горнишную, как назло, отпустила…

— Всё в порядке, маман, — Лиза постарался улыбнуться как можно естественней, — просто слишком натоплено — видно, Ираида перед уходом расстаралась.

— Ладно, — с некоторым сомнением согласилась мать, — тогда поужинай и ложись спать, не засиживайся допоздна с книгами!

Проводив родителей, Лиза оббежала квартиру, с колотящимся сердцем заглядывая во все углы, как бывало в детстве — выискивая спрятавшихся приятелей по детским играм под кроватями и по шкафам. Лицо её раскраснелось, дыханье сбилось…