Ответный удар (Послешок)(Повторные толчки)

“Я защищал свою спину в течение многих лет, Моника”, - сказал Пьер с веселой нежностью. “Мне не нужно, чтобы ты указывал мне, как это сделать”.

Его сестра пристально посмотрела на него. Ауэрбах был уверен, что проиграл пьесу. Но потом Люси сказала: “Возможно, у Моники есть на то причины. Я тоже никогда не доверял этому Раундбушу. Он слишком дружелюбен. Он слишком красив. Он слишком высокого мнения о себе. На таких людей нельзя полагаться — и теперь у нас есть другой выбор”.

Рэнс пытался не отставать от перевода для Пенни, но он уловил это. Кивнув старому доброму Пьеру Какашке, он сказал: “C'est vrai. Теперь у тебя есть другой выбор.”

“Это может быть”, - сказал Дютурд. Ауэрбах старательно не улыбался. Он знал, что на крючке есть поклевка, когда чувствовал ее.

Моник Дютурд оторвала взгляд от письма, которое писала. Она задавалась вопросом, сколько заявлений она разослала в университеты по всей Франции. Она также задавалась вопросом, сколько из этих университетов все еще существует на данный момент, и сколько из них исчезло с лица земли в мгновение ока из взрывоопасного металла.

И она задалась вопросом, сколько писем, которые она отправила в еще существующие университеты, попали туда, куда они были адресованы. Ситуация с почтой в новой независимой Франции оставалась шокирующе плохой. Нацисты никогда бы не допустили такой неэффективности. Конечно, нацисты прочитали бы множество писем в почтовом потоке вместе с их доставкой. Моник осмеливалась надеяться, что чиновники Французской Республики не делают того же самого.

Она также смела надеяться, что председатели департаментов читали письма, которые она им отправляла. У нее было очень мало оснований для этой надежды. В палаточный городок под Марселем пришло всего три или четыре письма. Никто из них не проявил ни малейшего интереса к приобретению услуг нового романиста.

Поскольку никому не было дела до ее академической специальности, она осталась со своим братом и Люси. Ей хотелось бы сбежать, но деньги были у них — у них их было предостаточно. Они были великодушны, поделившись этим с ней: возможно, более великодушны, чем она была бы, если бы поменялась ролями. Но зависимость от пары торговцев имбирем раздражала.

Не в первый раз Моник пожалела, что не изучила что-нибудь полезное вместо латыни и греческого. Тогда она могла бы действовать самостоятельно, найти работу для себя. Как бы то ни было, ей пришлось остаться здесь, если только она не хотела провести остаток своих дней продавщицей или горничной на любой работе.

Пьер взглянул на нее и сказал: “Ты действительно думаешь, что я должен сказать англичанину, чтобы он пошел торговать своими бумагами? Мы с ним долгое время вели дела, и кто может быть уверен, что эти американцы надежны?”

“Ты спрашиваешь меня о своем бизнесе?” — сказала Моник, более чем немного удивленная. “Ты никогда раньше не спрашивал меня о делах, за исключением тех случаев, когда это было связано с тем кошоном из гестапо”.

“Я тоже много знал о нем, не спрашивая тебя”, - сказал ее брат. “Но он действительно доставил неприятности, когда соединил нас двоих”.

“Надоедливый сам по себе!” Теперь Моник приходилось бороться, чтобы не взорваться. Дитер Кун, возможно, и преследовал Пьера, но он не только преследовал Монику, но и подверг ее полномасштабному допросу в нацистском стиле, а затем ворвался к ней в постель. По ее мнению, единственной хорошей вещью в бомбе из взрывчатого металла, взорвавшейся в Марселе, было то, что она превратила Куна в радиоактивную пыль.

“ Неприятность, ” спокойно повторил Пьер. Моник пристально посмотрела на него. Он проигнорировал этот пристальный взгляд. Его мысли были твердо сосредоточены на нем самом, на его собственных делах. “Вы не ответили на то, что я спросил об американцах".

“Да, я думаю, тебе следует поработать с ними”, - ответила Моник. “Если у вас есть выбор между кем-то с совестью и кем-то без нее, не предпочли бы вы работать с той стороной, у которой она есть?”

“Наверное, ты прав”, - сказал Пьер. “Если у меня самого ничего нет, то людьми с совестью легче воспользоваться”.

“Невозможный человек!” — воскликнула Моника. “Что бы сказали наши мать и отец, если бы узнали, во что ты превратился?”

“Что бы они сказали? Мне нравится думать, что они сказали бы: "Поздравляю, Пьер. Мы никогда не ожидали, что кто-то в семье разбогатеет, а теперь ты взял и сделал это”. Брат Моники поднял бровь. “Похоже, что разбогатеть — это не то, что вам грозит серьезной опасностью. Когда ты преподавал, ты получал мало, а теперь ты даже не можешь найти работу”.

“Я делала то, что хотела”, - сказала Моник. “Если бы я не была твоей сестрой, я бы все еще делала то, что хотела”.

“Если бы ты не была моей сестрой, ты была бы мертва”, - холодно сказал Пьер. “Ты бы жил в своей старой квартире, и это было намного ближе к тому месту, где взорвалась бомба, чем мое место в Порт-д'Экс. В следующий раз, когда тебе захочется обозвать меня гадкими именами или спросить о наших родителях, пожалуйста, имей это в виду”.