Ответный удар (Послешок)(Повторные толчки)

По-крестьянски пожав плечами, Жуков ответил: “Они тоже сделают все, что в их силах. Насколько это вероятно, я понятия не имею. Мы можем сбить кое-кого с ног. Мы не будем сбивать достаточно, чтобы серьезно повлиять на ход боя".

“Сколько наших они собьют?” — спросил Молотов.

”Еще", — сказал Жуков. “Вы говорили точно. Мы можем причинить им вред. Вместе с Соединенными Штатами мы можем нанести им серьезный ущерб. Они могут сделать с нами то, что сделали с рейхом. Хотел бы я, чтобы вы узнали, как так быстро разразилась эта неприятность с США”.

“Я тоже”. Улыбка Молотова была московской зимой. “Как вы думаете, президент Уоррен сказал бы мне?”

“С американцами никогда не угадаешь, но я бы не стал задерживать дыхание”, - ответил лидер Красной Армии. Молотов кивнул; это тоже была его оценка. Жуков выругался. “Я не хочу сражаться с проклятыми Ящерами вслепую. Я вообще не хочу сражаться с ними, с американцами на моей стороне или без них”.

“Вы бы предпочли, чтобы они пришли и сразились с нами после победы над американцами? Похоже, это наш другой выбор”, - сказал Молотов.

“Ты был прав. Это еще хуже", — сказал Жуков. “Но это нехорошо. Я бы хотел, чтобы Ящерицы позволили тебе выступить посредником.”

“Квик не хотел посредничества", — мрачно сказал Молотов. “Квик, если я не очень ошибаюсь, хотел крови американцев".

“Это нехорошо, совсем нехорошо”. Жуков стукнул кулаком по столу Молотова. “Опять же, я думаю, что ты был прав”.

Зазвонил телефон. Молотов быстро поднял его, не в последнюю очередь для того, чтобы убедиться, что Жуков этого не сделает. На другом конце провода был Андрей Громыко. “Ну?” — спросил комиссар иностранных дел, одним словом сказав все необходимое.

Молотов ответил одним словом: “Плохо”.

“Что мы будем делать, товарищ Генеральный секретарь?” Голос Громыко звучал встревоженно. Когда Громыко звучал как угодно, дела обстояли серьезно, если не хуже. “Угроза, которую представляют Ящеры, делает угрозу гитлеровцев в 1941 году ничтожной по сравнению с ней”.

“Я болезненно осознаю это, Андрей Андреевич", ” ответил Молотов. “Я полагаю, что угроза от Гонки не уменьшится, если Ящерицам будет позволено грубо скакать по Соединенным Штатам, а затем преследовать нас. Маршал Жуков, который находится здесь со мной, согласен. Вы не согласны?”

“Нет, я этого не делаю. Хотел бы я это сделать", — сказал Громыко. “Все наши решения плохи. Некоторые могут быть хуже других.”

“Я полагаю, что наша лучшая надежда — убедить Расу в том, что еще одна волна агрессии обойдется им дороже, чем они могли бы надеяться получить взамен”, - сказал Молотов. “Поскольку это, очевидно, правда, мне не составило труда донести свою позицию, позицию Советского Союза, до Квика”.

Он говорил с большей уверенностью, чем чувствовал. Телефонные линии, ведущие в его офис, считались самыми безопасными в Советском Союзе. Но ящеры разбирались в электронике лучше, чем их советские коллеги. У него не было гарантии, что они не слушают. Если бы это было так, они не услышали бы ничего секретного, отличного от того, что он сказал чешуйчатому лицу их посла.

Громыко это понимал. “Конечно, Вячеслав Михайлович", ” сказал комиссар иностранных дел. Он был хорош. Никто, будь то человек или Ящерица, не сказал бы, что он использовал публичный голос, чрезмерно громкий голос, чтобы придать своим словам излишнее значение.

“У вас есть еще какие-нибудь предложения?” — спросил Молотов.

“Нет”, - ответил Громыко. “Я доволен тем, что оставляю все в ваших умелых руках”. Если бы Молотов не был уверен, что Громыко согласится на это, пост комиссара иностранных дел занял бы кто-то другой. Громыко добавил: “До свидания”, - и повесил трубку.

“Он согласен с вами?” — спросил Жуков.

Молотов кивнул. “Па. А ты?” Он хотел, чтобы это было открыто. Если бы Жуков не согласился, пост генерального секретаря занял бы кто-то другой.

Но маршал, хотя и неохотно, кивнул. “Как вы сказали, наша лучшая надежда. Но это не очень хорошая идея".

“Хотел бы я так думать", ” сказал Молотов. “Теперь нам остается только ждать”.

Рэнс Ауэрбах говорил по-французски медленно и с южным акцентом, совсем не похожим на тот, которым пользовались жители юга Франции. Но он довольно хорошо читал на этом языке. Все, что он видел в марсельских газетах, заставляло его желать оказаться по другую сторону Атлантики. “Господи, интересно, отпустили бы они меня обратно в армию, если бы я попросил их по-хорошему”.

Пенни Саммерс посмотрела на него с другого конца их комнаты в La Residence Bompard. Отель находился далеко к западу от центра города и поэтому пережил взрыв металлической бомбы без особых повреждений. Пенни сказала: “Что, черт возьми, ты пил прошлой ночью, и сколько ты выпил? Армия не взяла бы тебя обратно, чтобы отбиваться от нашествия бурундуков, не говоря уже о ящерицах.”

“Никогда не могу сказать наверняка", ” сказал он. “Тогда, когда Гонка впервые обрушилась на нас, они брали всех, кто дышал, и они тоже не проверяли это очень тщательно”.