Ответный удар (Послешок)(Повторные толчки)

Я вернусь в Марсель, подумала она. Я вернусь в Марсель — после того, как еще раз получу здесь удовольствие. В ее багаже все еще было больше имбиря, чем она знала, что с ним делать. Нет, это было неправдой — она точно знала, что с этим делать. Она решила попробовать как можно больше за один день.

Обычно дегустатор имбиря переходил от возбуждения к депрессии и обратно. Намереваясь попробовать все, что она могла, Феллесс не стала ждать, пока один вкус исчезнет, прежде чем насладиться другим. Она оставалась напряженной настолько, насколько позволяла трава.

Когда женщина, которой она позвонила, чтобы договориться о скорейшем возвращении во Францию, указала на пару трудностей в ее пересмотренном расписании, Феллесс выкрикнула оскорбления. Другая женщина сказала: “Нет причин отрывать мне морду".

”Но…" — начал Феллесс. Казалось, у нее на кончиках пальцев было все расписание самолетов Гонки. Но когда она попыталась получить доступ к информации мыслящей частью своего разума, то обнаружила, что не может.

Да, джинджер заставляет тебя верить, что ты умна, напомнила она себе. На самом деле это не делает вас умнее, или не очень сильно. Это также делало ее гораздо более уязвимой для разочарования, чем она была бы в противном случае.

“Вот”. Женщина предложила другой график. “Это подойдет?”

Феллесс осмотрел его. “Да”, - сказала она, и другая женщина, со всеми признаками облегчения, исчезла с экрана. Феллесс попробовал еще раз. Она не была уверена, что время отправления будет достаточно поздним, чтобы к тому времени она перестала вырабатывать феромоны. С таким количеством имбиря, проходящего через нее, ей было все равно.

На следующий день ей стало не все равно. Во-первых, депрессия, последовавшая за ее запоем, была худшей из всех, что она когда-либо знала. Во-вторых, она не переставала выделять феромоны. Она совокуплялась в вестибюле отеля, в автомобиле, который доставил ее на аэродром, и в терминале, ожидая посадки на самолет.

“Хорошего отдыха", ” сказал последний мужчина, выразительно кашлянув.

И Феллесс ответил: “Правда”. Удовольствие от спаривания отличалось от удовольствия от травы, но этого было достаточно, чтобы частично вывести ее из тени, в которой она ходила с тех пор, как вынула язык из флакона с имбирем.

Она задавалась вопросом, снесет ли она кладку яиц. Если я это сделаю, то сделаю, подумала она, а потом, Но если я это сделаю, Веффани лучше не узнавать об этом. Посол был бы недоволен. Возможно, он даже разозлится настолько, что отправит ее обратно в Рейх.

К счастью, она смогла подняться на борт самолета, не подняв шума. Это могло быть опасно, особенно если бы в летном экипаже были мужчины. Но ее попутчики не обращали на нее особого внимания. Она приготовилась к долгому, скучному перелету в Каир, где ей предстояло сесть на другой самолет, чтобы вернуться в Марсель.

Не так уж плохо, подумала она. Ей хотелось, чтобы каникулы длились дольше. Это позволило бы ей попробовать больше. Но даже так она наверстала упущенное время. Может быть, она действительно была готова вернуться к работе.

Лю Хань и Лю Мэй сидели бок о бок в безумно переполненном вагоне второго класса, когда поезд, частью которого они были, с грохотом мчался на север. Дети завизжали. Младенцы кричали. Закудахтали куры. Утки крякали. Собаки, которые, скорее всего, направлялись к кастрюле с тушеным мясом, чем к легкой жизни домашнего животного, взвизгнули. Несколько молодых свиней издавали звуки еще более ужасные, чем те, которые издавали человеческие младенцы. Запахи были такими же отвратительными, как и шум.

“Мы можем подышать свежим воздухом?” — спросила Лю Мэй у своей матери.

“Я не знаю", ” ответила Лю Хань. “Я постараюсь”. Она сидела у окна. Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы заставить его хоть немного подняться. Когда это произошло, она не была уверена, что была рада этому. Двигатель был древней угольной горелкой, и по мере того, как выливалась вонь, внутрь начала попадать сажа.

Лю Мэй попала золой в глаз и отчаянно потерла его. Как только ей удалось избавиться от него, она сказала: “Может быть, тебе стоит закрыть это снова”.

“Я попробую", ” повторил Лю Хань. На этот раз ей не повезло. То, что поднялось вверх, отказывалось опускаться. Она вздохнула. “Мы знали, что эта поездка не будет веселой, когда отправлялись в нее”.

“Мы тоже были правы”. Лю Мэй кашлянула. Несколько человек закурили сигареты и трубки, чтобы им не приходилось обращать столько внимания на едкую атмосферу, которой они дышали. Их дым делал воздух намного гуще для всех остальных.

С одним из младенцев в карне — или, возможно, с одной из собак — произошел несчастный случай. Лю Хань вздохнула. “Мне бы не понравилось возвращаться пешком в Пекин, но и это мне не нравится. Ты, по крайней мере, идешь домой.”

Лю Мэй наклонилась к Лю Хань, чтобы она могла сказать ей на ухо: “Мы возвращаемся, чтобы снова начать революционную борьбу. Борьба ” это наш дом".