Ответный удар (Послешок)(Повторные толчки)

Он погладил ее грудь через ткань блузки. Она издала звук глубоко в горле — почти рычание. Воодушевленный таким образом, он расстегнул две пуговицы блузки и запустил руку в чашечку ее лифчика. Ее плоть была мягкой, гладкой и теплой.

Очень скоро ее блузка и лифчик были сняты. Теперь, когда они были связаны, казалось, не было особого смысла в играх "остановись и начни", в которые они играли, пока встречались. Она тоже потерла его через брюки. Он надеялся, что не взорвется.

Он скользнул рукой ей под юбку, к соединению ее ног. “О Боже, Джонатан", ” прошептала она, когда он погладил ее.

“У меня в бумажнике есть резинка", ” сказал он. Она колебалась. Они все еще не прошли весь путь. Но потом она откинулась на спинку сиденья. Джонатан попытался снять с нее трусики, спустить брюки достаточно далеко и надеть резинку, и все это одновременно. Наконец он справился со всеми тремя. “Я люблю тебя”, - выдохнул он, неуклюже нависая над ней.

Резина помогла. Без этого он был уверен, что кончил бы сразу же, как только начал. Как и в случае с Кассквитом, он обнаружил, что для Карен это был первый раз. Поскольку это было не его, у него было лучшее представление о том, что делать, чем на звездолете. Карен все еще вздрагивала, когда он пронзал ее.

Даже с резиной он долго не продержался. Задыхаясь от восторга, он спросил: “Ты в порядке? Все было в порядке?”

“Было больно”, - ответила она. “Я знаю, что все должно стать лучше. Прямо сейчас мне больше нравятся твоя рука и твой рот. Это нормально?” В ее голосе звучала тревога.

“Думаю, да”, - ответил Джонатан. Ему нравилась ее рука и особенно ее рот, по крайней мере, так же хорошо. Но в этом была окончательность, с которой ничто другое не могло сравниться. Он поцеловал ее. ”Я люблю тебя“. ”Я

тоже тебя люблю", — сказала Карен. “Верни мне мой топ, ладно?” Через пару минут они снова были полностью одеты — как раз вовремя для большой автомобильной погони. Джонатан не мог придумать фильма, который бы ему понравился больше.

Томалсс задавался вопросом, не было ли все то время, которое он потратил на воспитание Кассквита, напрасным. Каждый раз, когда он смотрел на нее, у него сжималась печень.

Ее волосы с каждым днем становились длиннее, делая ее все больше и больше похожей на дикую Большую Уродину. Ее дух тоже с каждым днем все больше походил на дикого Большого Урода.

В чем-то близком к отчаянию он набросился на нее: “Ты тоже будешь смывать краску с тела и надевать повязки?”

“Нет, я не вижу в этом необходимости”, - ответил Кассквит с безумным спокойствием. “Но если я тосевитский гражданин Империи, разве я не должен следовать тосевитским обычаям там, где они не причиняют вреда? Я не думаю, что шевелюра очень вредна”.

“В любом прямом смысле, вероятно, нет", — признал Томалсс. “Но ваше взросление кажется пощечиной Расе, которая потратила столько усилий на то, чтобы воспитать вас и приобщить к культуре”. “Вы сделали меня существом, инструментом, вещью, которую нужно использовать”, - сказал Кассквит. “Мне потребовалось много времени, возможно, слишком много, чтобы понять, что я могу быть чем-то большим. Если я гражданин Империи, у меня должно быть столько же свободы, сколько и у любого другого гражданина. Если я решу быть эксцентричным, я могу.” Она провела рукой по своей темной волосатой голове.

“Если ты решишь сделать себя уродливым, ты имеешь в виду”, - сказал Томалсс.

Но Кассквит сделал отрицательный жест. “Для тосевитов, и особенно для женщин-тосевитов, волосы, по-видимому, способствуют привлекательности. Я бы предпочел, чтобы меня там судили по стандартам моего собственного биологического вида. Мне надоело, что меня считают отвратительно уродливой имитацией представительницы этой Расы. Поверьте мне, высокочтимый сэр, с меня этого более чем достаточно, — она выразительно кашлянула.

Томалсс вздрогнул. Он знал кое-что из того, что говорили Тессрек и другие самцы, когда он воспитывал Кассквита. Он никогда по-настоящему не задумывался о том, какое влияние могут оказать подобные вещи на молодую особь, изолированную от всех окружающих из-за ее внешности и биологии. Вероятно, было много вещей, о которых он никогда не думал, воспитывая Кассквита. Некоторые из них выходили из тени, чтобы укусить его сейчас.

Медленно он сказал: “Наказание меня за ошибки, которые я совершил в прошлом, не служит никакой полезной цели, которую я вижу”.

“Я не наказываю тебя. Это совсем не входит в мои намерения”, - сказал Кассквит. “Я, однако, утверждаю свою собственную индивидуальность. Любой гражданин Империи может сделать то же самое.”

“Это правда”, - сказал Томалсс. “Другая истина, однако, заключается в том, что большинство граждан Империи подавляют значительную часть своей индивидуальности, чтобы лучше вписаться в общество, частью которого они являются”.