Ответный удар (Послешок)(Повторные толчки)

Его дочь Мириам была достаточно взрослой, чтобы регулярно знакомиться со Сливовицем, но у нее хватило здравого смысла не жадничать с тем, что он ей дал. Теперь она подняла свой бокал, в котором все еще оставалось много сливового бренди. “И выпьем за Перемышля, за то, что он принял нас".

Все выпили за это — все, кроме Генриха, которому больше нечего было пить. Город на юге Польши, недалеко от границы со Словакией, не слишком сильно пострадал в ходе боевых действий. И он сохранил свою многочисленную еврейскую общину. Еще в 1942 году СС собирались отправить евреев в лагерь уничтожения, но местные чиновники вермахта не позволили этому случиться — евреи выполняли за них важную работу. А потом Ящеры изгнали нацистов из Польши, и евреи Перемышля выжили.

Размышления о людях вермахта, которые были если не порядочными, то, по крайней мере, прагматичными, заставили Мордехая также подумать о Йоханнесе Друкере. Он сказал: “Интересно, нашел ли немецкий космический пилот когда-нибудь своих родственников”.

“Я надеюсь на это”, - сказала его жена. “В конце концов, его жена и дети тоже частично евреи”.

“Неважно, как мало им это нравится”. Это был Дэвид, старший сын Мордехая.

“Он был не худшим из парней”, - сказал Анелевич. “Я знавал множество немцев и похуже, поверьте мне”. Он выразительно кашлянул.

“Его собственная семья помогла напомнить ему, что значит быть человеком”. В пятнадцать лет Дэвид был убежден, что все бывает одного из двух цветов: черного или белого. Однако в том, что он сказал здесь, вероятно, было много правды.

Берта Анелевич сказала: “Он пойдет своим путем, мы пойдем своим, и, если повезет, мы никогда больше не будем иметь ничего общего друг с другом. В любом случае, шансы хорошие”. В этом тоже, вероятно, было много правды.

Прежде чем Мордехай успел это сказать, Пансер подошел к нему и сказал: “Бип!” Беффель потянулся к нему, вытянув передние лапы так далеко, как только мог. Это, как он понял, означало, что оно хотело, чтобы его поцарапали. Он подчинился. Возможно, беффель и вылупился Дома, но с людьми он ладил лучше, чем с Ящерицами.

“Мы должны были выпить тост за Панчера”, - сказал Генрих. “Если бы не он, мы бы все сейчас здесь не были”.

Мордехай поднял бутылку сливовицы. “Вот, сынок. Хочешь еще выпить? Ты можешь взять один.” Генрих поспешно покачал головой. Ухмылка Анелевича скрыла его облегчение. Он бы дал мальчику еще одну рюмку бренди, но ему было так же приятно, что Генрих этого не хотел.

“Я скажу вам, за что я бы выпила тост, — сказала Мириам, вскинув голову, — и это квартира побольше”.

“Это не так уж плохо", — сказал Мордехай. “По сравнению с тем, что было в Варшаве до прихода Ящеров, это рай”.

“И в Лодзи”, - согласилась его жена. Их дети не знали, как обстояли дела в созданных нацистами гетто. Это тоже было только к лучшему.

Мириам не видела преимуществ невежества. “Я устала спать на раскладушке здесь, в гостиной", — сказала она и снова тряхнула головой.

“Мы все спим на раскладушках”, - отметил Мордехай. “Твои братья в одной спальне, мы с твоей матерью в другой, а у тебя здесь есть эта комната. Единственные другие места, где ты можешь спать, — это под душем или на кухонном столе.”

”Я знаю это", — нетерпеливо сказала Мириам. “Вот почему нам нужна квартира побольше".

“Это не имеет большого значения", — сказала Берта Анелевич. “Все, что у нас было раньше, превратилось в дым. Я бы хотел, чтобы этого не было — я бы солгал, если бы сказал что-то другое, — но мы справимся, пока мы есть друг у друга”.

Мириам начала что-то говорить, но потом явно передумала. Анелевич задавался вопросом, что бы это было. Может быть, ему было лучше не знать.

Но его жене не нужно было удивляться. Она знала. Она погрозила дочери пальцем. “Ты собирался сказать, что у нас слишком много общего друг с другом, не так ли? Но это тоже не так. Просто вспомни, как обстояли дела в казармах на ферме того нациста. По сравнению с этим, это тоже рай”.

“Однако там у нас не было никакого выбора”, - сказала Мириам.

“Здесь у нас тоже нет выбора, не сейчас”, - сказала Берта Анелевич. “Но потерпи немного, и мы это сделаем. Если бы твой отец не выследил нас, у нас никогда не было бы там никакого выбора.”

“И если бы Пансер не подал звуковой сигнал, когда он это сделал, так что отец услышал его, он, возможно, никогда бы нас не выследил". Генрих почесал своего питомца. Чешуйчатое маленькое животное извилисто пошевелилось.

Мириам закатила глаза. “Если бы вы были гоем, вы бы сказали, что беффеля следует канонизировать”.

“Пансер заслуживает этого больше, чем некоторые святые, о которых я могу думать”, - парировал Генрих.

”Хватит об этом", — резко сказал Мордехай Анелевич. “Гои могут позволить себе шутить над нами — они превосходят нас численностью в десять раз. Мы не можем позволить себе шутить над ними. Даже с Ящерицами, на которых можно опереться, это слишком опасно.”