Ожидание (три повести об одном и том же)

Отец все­гда при­хо­дил позд­но. Ино­гда он ос­та­нав­ли­вал­ся воз­ле ди­ва­на, на ко­то­ром спал Слав­ка, про­стаи­вал там по не­сколь­ку ми­нут. Слав­ка ёжил­ся под про­сты­нёй. Слав­ка на­чал ду­мать, что он от­цу в тя­гость. Что он для от­ца обу­за. Слав­ка да­же на­пи­сал ма­ме пись­мо: мол, хо­чу в Мо­ск­ву, за­би­рай ме­ня по­бы­ст­рее. Пись­мо про­чи­тал отец. Слу­чай­но.

Он сел к сто­лу. Но не на­дол­го. Вско­чил и при­нял­ся хо­дить, и за­пел.

Баб­ка Ма­рия по­зва­ла от­ца на кух­ню.

– Хо­чешь, я на кар­тах рас­ки­ну? – ска­за­ла баб­ка. – Рас­ска­жу, как она там в Мо­ск­ве жи­вёт.

– Кто? – спро­сил отец.

Баб­ка рас­ки­ну­ла кар­ты.

– Жи­вёт она ху­до, – ска­за­ла баб­ка. – Ты бы ей, па­рень, де­нег по­слал…

Отец сел воз­ле баб­ки, опус­тил го­ло­ву.

– Не возь­мёт, – ска­зал он.

– А ты по­ду­май, – ска­за­ла баб­ка. – Мо­жет, и при­ду­ма­ешь, как это сде­лать.

Отец за­со­пел гру­ст­но. Вздох­нул.

– А вы, тё­тя Ма­рия, кар­ты рас­кинь­те. Мо­жет быть, кар­ты ска­жут.

– Это­го кар­ты не мо­гут.

Слав­ка ушёл на бе­рег. Он хо­дил по пес­ча­ным дю­нам. Слу­шал ти­хое бор­мо­та­ние волн и ду­мал: не уе­хать ему от от­ца.

Позд­но ве­че­ром, ко­гда Слав­ка при­шёл до­мой, он за­стал от­ца за та­ким за­ня­ти­ем. Отец си­дел у сто­ла, чи­тал от­крыт­ки, ко­то­рые ма­ма при­сла­ла Слав­ке. Он раз­ло­жил их, как иг­раль­ные кар­ты, и про­чи­ты­вал од­ну за дру­гой.

Слав­ка вы­шел из ха­ты. Ду­ши­стый ве­чер дре­мал под де­ревь­я­ми. По ери­ку плы­ли бе­лые ут­ки. Вер­хом на соб­ст­вен­ном от­ра­же­нии. Слав­ке за­хо­те­лось спуг­нуть уток, за­кри­чать гром­ко и ве­се­ло. Ут­ки за­го­го­чут, за­хло­па­ют крыль­я­ми, как в ла­до­ши. Под­ни­мет­ся шум и гам. За­ла­ют со­ба­ки.

Слав­ка не ус­пел за­кри­чать. В ерик во­шла чёр­ная лод­ка – ка­юк. Дед Вла­сен­ко гнал её шес­том. На кор­ме сто­ял Вась­ка. Лод­ка кос­ну­лась бе­ре­га. Он вы­прыг­нул, при­вя­зал её к брев­ну-ле­жа­ку. Ста­рик пе­ре­дал Вась­ке вед­ро ры­бы.

Слав­ка спря­тал­ся за де­ревь­я­ми. Он смот­рел, как дед с Вась­кой при­шли к ха­те. Ус­лы­шал, как ста­рик ска­зал:

– Вась­ка, на­день оде­ж­ду. Ма­рия те­бя лю­бит, ко­неч­но, но…

Они за­смея­лись оба. Ста­рик под­толк­нул Вась­ку и, по­ка тот за­ле­зал в брю­ки, дер­жал пе­ред ним его клет­ча­тую ру­баш­ку.

Слав­ка от­вер­нул­ся. Стал смот­реть в во­ду. Лёг­кая вол­на с од­ной сто­ро­ны бы­ла тём­но-зе­лё­ной, с дру­гой све­ти­лась баг­ря­ным бле­ском. Плы­ли по этим вол­нам бе­лые ут­ки.

ЕЩЁ НЕ­МНО­ГО О ВАСЬ­КЕ

Ка­мыш-ш… Ка­мыш-ш…

Шур­шит, под­ни­ма­ет­ся тон­ки­ми стеб­ля­ми, ко­лы­шет­ся над го­ло­вой.

Ти­хо. Ред­ко аук­нет пти­ца, уда­рит кры­лом по во­де и зам­рёт, ис­пу­гав­шись сво­его шу­ма.

Груз­нет ба­гор. Лод­ка дви­жет­ся мед­лен­но. Всё тем­нее, всё гу­ще ка­мыш. И вдруг ре­за­нёт по гла­зам ос­ле­пи­тель­ным све­том. Круг­лый плёс. Во­да не­под­виж­ная, жар­кая. Солн­це вы­жгло в плав­нях ку­ты – круг­лые ма­лень­кие озёр­ца.

Уже сколь­ко дней ста­рик с Вась­кой бьют ка­мыш кри­вы­ми сер­па­ми, про­ру­ба­ют про­се­ки от ку­та к ку­ту.

Ста­рик де­жу­рил в за­то­не че­рез су­тки. Су­тки де­жу­рит, на дру­гие от­прав­ля­ет­ся с Вась­кой в плав­ни. В про­се­ках, про­би­тых сер­па­ми, ро­ют они ка­на­вы, со­еди­ня­ют ку­ты, что­бы ры­бий ма­лёк смог про­бить­ся к све­жим вол­нам, не то весь по­гиб­нет. Ста­рик ру­га­ет глу­пую ры­бу за то, что ле­зет она по вес­не в плав­ни ме­тать ик­ру, не за­бо­тясь о сво­ём го­ре­мыч­ном по­том­ст­ве. Спа­дёт во­да, ма­лёк вы­лу­пит­ся в мел­ких ку­тах, по­бе­га­ет, по­ка ма­лень­кий, и за­дох­нёт­ся. Так и не по­ви­да­ет мо­ря, так и не вы­рас­тет в силь­ную ры­бу.

– Ры­бак же ко­пать не бу­дет, – го­во­рит ста­рик. – У ры­ба­ка сей­час са­мый лов – ча­са пус­то­го не­ту. Вот я и ко­паю. Уже ко­то­рый год. Про­бо­вал я на это де­ло на­род скли­кать. Школь­ни­ков од­но ле­то по­сла­ли, да тут же и сня­ли. Пе­ре­ве­ли в степ­ные кол­хо­зы на ви­но­град.

Ста­рик раз­де­вал­ся в плав­нях, сни­мал ру­ба­ху с усох­ше­го те­ла. То­гда об­го­ре­лые кос­ти ста­но­ви­лись осо­бен­но не­кра­си­вы­ми. Тём­ные, они бы­ли слов­но при­ра­ще­ны к бе­лым ру­кам гру­бой са­пож­ной драт­вой. Пле­чо у ста­ри­ка про­стре­ле­но. Шра­мы с обе­их сто­рон втя­ну­лись внутрь, буд­то свя­зан­ные ко­рот­кой жи­лой. И на но­гах у ста­ри­ка шра­мы, и на спи­не.

Ста­рик ра­бо­тал по­дол­гу. От за­ри до за­ка­та. Ко­гда в ка­на­вах осе­да­ла грязь и ста­но­ви­лись вид­ны­ми шу­ст­рые маль­ки, бе­гу­щие друг дру­гу на­встре­чу, в ста­ри­ко­вых гла­зах за­го­ра­лась ве­сё­лая ра­дость. Бы­ло по­хо­же, буд­то са­жа­ет он в сво­ем са­ду яб­ло­ни и они тут же цве­тут лёг­ким цве­том.

Ка­ж­до­му маль­ку у ста­ри­ка клич­ка. Он их вы­тря­хи­ва­ет из вен­те­ря в во­ду и ру­га­ет, как ре­бя­ти­шек: ре­пей­ны­ми шиш­ка­ми, око­мол­ка­ми, ба­шко­ло­ма­ми – и сам над со­бой сме­ет­ся. Го­во­рит: