Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Наступная ноч была яшчэ горшай; замест таго каб супакоіцца, мора разгулялася яшчэмацней. Змагацца па дзве гадзіны запар з рулявым вяслом стала не пад сілу; у другую палову вахты ад чалавека ўжо было мала карысці, і хвалі бралі верх над намі, круцілі нас, адпіхалі ўбок, а вада залівала плыт. Тады мы перайшлі на гадзінныя вахты ля руля і паўтарагадзінны адпачынак. Так першыя шэсцьдзесят гадзін прайшлі ў няспыннай барацьбе з хаосам хваляў, якія бесперастанку навальваліся на нас адна за другой. Высокія хвалі і нізкія, спічастыя і круглыя, косыя хвалі і хвалі паўзверх другіх хваль. Горш за ўсіх сярод нас адчуваў сябе Кнут. Ён быў вызвалены ад вахтаў ля руля, але ўзамен гэтага прыносіў ахвяры Нептуну і моўчкі пакутаваў у кутку каюты. Звесіўшы галаву, папугай панура сядзеў у сваёй клетцы і пачынаў лопаць крыламі кожны раз, як толькі плыт атрымліваў нечаканы штуршок і вада з шумам стукалася ў заднюю сцяну каюты. «Кон-Цікі» гайдала не надта моцна. Ён трымаўся на хвалях куды больш устойліва, чым любое судна такіх жа памераў; але было немагчыма ўгадаць наперад, у які бок нахіліцца палуба ў наступны раз, і мы так і не авалодалі майстэрствам смела рухацца па плыце, паколькі яго не толькі гайдала, але і ўвесь час кідала з боку ў бок.

На трэцюю ноч мора крыху супакоілася, хоць усё яшчэ дзьмуў моцны вецер. Прыблізна ў чатыры гадзіны раніцы з цемры нечакана з’явіўся ўспенены вал, які дагнаў плыт і павярнуў яго на 180°, перш чым рулявыя паспелі сцяміць, што адбылося. Парус пачаў стукаць па бамбукавай каюце, пагражаючы разбіць яе ўшчэнт і разарвацца сам. Прыйшлося ўсім выскачыць на палубу ратаваць груз і паццягваць шкоты, для таго каб паспрабаваць вярнуць плыт на правільны курс і каб парус мог зноў надзьмуцца і мірна выпнуцца ўперад. Але плыт не паварочваўся. Ён ішоў наперад кармой, што мы ні рабілі. Адзіным вынікам усёй валтузні са снасцямі і рулявым вяслом было толькі тое, што двое з нас траха не зваліліся за борт, калі іх у цемры накрыла парусам. Мора прыкметна рабілася ўсё больш спакойным. З анямелымі ад стомы рукамі і нагамі, усе ў сіняках, з абдзёртай скурай на далонях і вачыма, якія самі зліпаліся ад пастаяннага недасыпання, мы былі ні на што не здатны. Лепш было захаваць сілы на выпадак, калі надвор’е пагоршыцца і патрэбна будзе ўся наша энергія — ніколі ж нельга загадзя ведаць, што цябе чакае. Таму мы апусцілі парус і абкруцілі яго вакол бамбукавай рэі. «Кон-Цікі» ляжаў бокам да хваляў і падскакваў на іх, нібы корак. Усе рэчы на плыце былі моцна прывязаны, а мы ўшасцёх залезлі ў маленькую бамбукавую каюту, леглі ўпокат і заснулі як забітыя, сціснутыя, нібы сардыны ў бляшанцы кансерваў.

Мы і не думалі, што змаганне са стыхіяй, якое давялося нам вытрымаць, было самае цяжкае за ўвесь час падарожжа. Толькі апынуўшыся далёка ў акіяне, мы знайшлі просты і дасціпны спосаб кіравання плытом, спосаб, якім карысталіся калісьці інкі.

Мы прачнуліся позна раніцай, калі папугай пачаў свістаць, крычаць і скакаць узад і ўперад па жэрдачцы. Хвалі ўзнімаліся яшчэ высока, але цяпер яны каціліся доўгімі роўнымі валамі і не налазілі гэтак дзіка і бязладна адна на адну, як напярэдадні. Першае, што мы ўбачылі, было сонца, якое ярка асвятляла жоўтую бамбукавую палубу і надавала акіяну вакол нас вясёлы і дружалюбны выгляд. Якая нам справа да таго, што хвалі пеняцца і высока ўзнімаюцца, калі яны пакідаюць наш плыт у спакоі? Якая нам справа да таго, што яны ўзнімаюцца проста перад намі, калі мы ведаем, што праз секунду плыт ускарабкаецца наверх і, быццам паравы каток, прыгладзіць успенены вал, а цяжкая грозная гара вады толькі прыўзніме нас у паветра і будзе вурчаць і цурчаць, перакочваючыся пад намі? Старыя майстры з Перу ведалі, што яны рабілі, калі адмаўляліся ад лодак з пустацелым корпусам, які мог напаўняцца вадой, і ад занадта доўгіх плытоў, якія не маглі б пераходзіць з адной хвалі на другую. Коркавы паравы каток — вось чым з’яўляўся бальзавы плыт.

У поўдзень Эрык вызначыў наша месцазнаходжанне; выявілася, што пасля таго як мы прынялі парус, нас значна аднесла на поўнач уздоўж берага. Мы ўсё яшчэ знаходзіліся ў паласе плыні Гумбольдта, на адлегласці роўна сто марскіх міль ад сушы. Цяпер паўставала сур’ёзнае пытанне, ці не аднясе нас да здрадлівых плыняў, што праходзяць крыху на поўдзень ад астравоў Галапагос. Гэта магло б кепска скончыцца, бо там моцныя акіянскія плыні, якія рухаюцца ў напрамку Цэнтральнай Амерыкі, цягалі б нас на сабе то ў адзін, то ў другі бок. Але калі ўсё будзе добра, як мы разлічвалі, галоўная плынь панясе нас на захад цераз акіян, раней чым мы паспеем забрацца далёка на поўнач, да астравоў Галапагос. Вецер па-ранейшаму дзьмуў проста з паўднёвага ўсходу. Мы паднялі парус, павярнулі плыт кармой у бок ветру і аднавілі вахты ля руля.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии