Пальмы в снегу (ЛП)

— Это, конечно, ваше дело, — заметил Мануэль, — но мне кажется, вы злоупотребляете кортизоном. Кстати, как раз Бисила показала мне более эффективные средства, которые она готовит с применением намибийского гарпагофитума, или чертова когтя...

Падре Рафаэль энергично затряс головой.

— Нет-нет-нет, даже речи быть не может! Неужели вы думаете, что я доверю своё здоровье растению, которое называют чертовым когтем? Мало ли какие у него могут быть побочные эффекты? Я уж лучше предпочту терпеть боль...

— Как хотите, — пожал плечами Мануэль. — Но могу сказать, что кортизон от вашего артроза все равно не поможет. Вам необходим другой климат, более сухой.

— Но что я стану делать без моих гвинейских детишек? — вздохнул священник. — И что они будут делать без меня? Если на то воля Божья, то я останусь здесь до конца, и будь что будет.

Мануэль уставился в окно, любуясь последними лучами заходящего солнца. Он подумал о том, что слова священника сводятся к тому же, о чем говорят многие его пациенты. Разница лишь в том, что для падре — на все воля Божья, а для них — на все воля духов. Сам он не был согласен ни с тем, ни с другим. По его мнению, все происходит лишь по воле людей; именно она меняет мир, порой ввергая его в хаос.

— У нас с вами, Мануэль, — продолжал падре, — долг перед пациентами. Вы же не бросите раненого во время операции?

— Почему вы мне все это говорите, падре?

— Скажу откровенно, сын мой. Я говорил с Хулией, и она сказала, что вы хотели бы уехать. А она не хочет уезжать.

Мануэль снял очки и потер глаза со смешанным чувством усталости и раздражения, что ему приходится говорить о столь личных вещах.

— Рано или поздно она поймёт, что так будет лучше для наших детей. Не поймите меня неправильно, падре, но между вами и мной — существенная разница. У меня двое детей, которых я должен защитить. Если бы у вас были дети и вы бы могли вывезти их отсюда — не говорите, что вы бы этого не сделали. И не пытайтесь меня убедить, что предпочитаете вверить себя воле Божьей. Я видел в жизни множество больных, падре, и могу вас уверить, что душевные печали — ничто в сравнении с физической болью.

— Ах, Мануэль, благослови вас Бог! Если вы так говорите — значит, вам и впрямь больно. — Падре Рафаэль поднялся. — Пожалуй, больше не буду вас отвлекать. Зайду в другой раз.

Снова оставшись в одиночестве, Мануэль задумался о словах священника. О том, что душевные страдания ужаснее телесной боли. Он подумал о Бисиле. Рука ее заживала, и синяки почти исчезли. Но никакие лекарства, ни заграничные, ни туземные, не могли стереть из ее души и памяти этот кошмар.

Вернувшись в больницу, Бисила столкнулась с Килианом. Увидев, каким огнём вспыхнули ее глаза, он почувствовал, как железный обруч сжал сердце. Несколько секунд они стояли, прижавшись друг к другу, обняв друг друга за плечи. Килиан почувствовал, как его гнев понемногу угасает.

Бисила медленно отстранилась, но он не выпустил ее из объятий.

— Бисила, — прошептал он.

Слова застряли у него в горле. Он хотел сказать, как скучал по ней, как ее любит, как переживает, что с ней случилось такое несчастье, что готов разделить с ней боль и ни за что ее не покинет... Но не знал, как начать.

— Я все знаю, — сказал он. — Мне очень жаль.

Ему хотелось крепко сжать ее в объятиях. Хотелось забрать ее отсюда, унести на руках в Биссаппоо, в тот дом, где он был королём, а она — королевой, в то место, где они любили друг друга и были так счастливы.

Угадав его намерения, Бисила благоразумно отстранилась.

— Килиан...

Сколько веков она не произносила этого имени вслух! И теперь оно прозвучало в ушах небесной музыкой. Ее голос звучал так нежно. Килиану была необходима эта нежность после яростной ссоры с братом, после тоски последних недель и месяцев.

— Килиан... повторила она. — Мне нужно время.

«У нас его нет, Бисила, — подумал он. — Время течёт слишком быстро, когда мы вместе. Мы его упустим, а потом будем жалеть, что не воспользовались выпавшими минутами счастья».

Тем не менее, он кивнул.

— Скажи мне только одно, Бисила, — попросил он. — Когда Хакобо выходит из больницы?

Бисила повернула голову, крепко стиснув челюсти, и устремила взгляд в сторону горизонта. Она презирала этого человека, как презирала и тех двоих. При виде их безжизненных тел она не почувствовала ни капли жалости. Они получили то, что заслужили. Но ужасные последствия не исчезнут со смертью виновных. Нет, эти последствия останутся в ней, останутся между ними — на всю жизнь.

Она знала, что Килиан спрашивает об этом, потому что хочет защитить брата. Защитить от Моси. Но Моси все равно не отступится, она в этом не сомневалась. Хакобо тоже поплатится за то, что сделал. Килиан не должен спрашивать ни о чем, что имеет отношение к Хакобо.

— Я должен это знать, — настаивал он.