Пальмы в снегу (ЛП)

Лоренсо Гарус лично позаботился обо всех формальностях, чтобы Хакобо как можно скорее вернулся в Испанию, окончательно расторгнув контракт с плантацией Сампака. О последних событиях надлежало как можно скорее забыть. Хакобо выстрелил, защищая свою жизнь от того, кто уже убил двух европейцев. Все. Вопрос решён. По его собственному убеждению, ему следовало уехать как можно скорее, без проводов и прощального ужина. Друзья лишь похлопали его по спине, да Хулия дважды поцеловала в обе щеки, выражая свою поддержку и участие и слишком надолго задержав его руки в своих ладонях, к молчаливой досаде Килиана и Мануэля.

Килиан не поехал провожать брата в аэропорт и не пошёл на похороны Моси. Хосе убедил его, что так будет лучше. Никто из друзей и соседей Моси не поймёт, если на похороны придет брат его убийцы. Килиан перестал быть для них массой Килианом; теперь он — всего лишь один из белых.

Со дня гибели Моси не переставая лил дождь, и ветер завывал по всему острову с такой яростью, какой Килиан и не помнил.

Вот уже двадцать дней он не видел Бисилу. Он спрашивал о ней у Хосе, но тот решительно отказывался сообщить, где она, а приближаться к баракам в этой ситуации было по меньшей мере неразумно.

На плантации готовились к новому сбору урожая, и рабочие дни тянулись невыносимо долго.

Все чаще налетали торнадо, принося с собой отзвук последних слов отца:

«Торнадо... Жизнь — это торнадо. Покой, потом ярость — и снова покой».

Со временем Килиан лучше стал понимать многое из слов Антона. К тридцати шести годам у Килиана сложилось ощущение, что в мире слишком мало покоя и много ярости. Одна лишь Бисила могла подарить ему минуты покоя. Больше ему ничего не было нужно. Когда же он снова ее увидит?

Наконец, однажды ночью, когда он уже почти уснул, кто-то открыл дверь в комнату и проскользнул внутрь. Килиан в страхе вскочил, приготовившись защищаться, но тут же успокоился, услышав знакомый голос:

— А ты по-прежнему оставляешь дверь открытой!

— Бисила! — Килиан подскочил как на пружине и бросился к ней.

Ее голова была покрыта платком, глаза сверкали в темноте. Килиану хотелось сжимать ее в объятиях, вдыхать неповторимый аромат, изливать ей на ухо всю бурю чувств, что прежде были для них запретными, целовать лицо и тело, заставить ее наконец понять, что ничего между ними не изменилось.

Вместо этого он застыл, уставившись на неё и словно ожидая какого-то знака, которого ждала от него она сама.

— Я должна поговорить с тобой, — нежно произнесла она.

Бисила сняла с головы платок. Килиан невольно вскрикнул, увидев, что голова обрита наголо.

— Твои волосы, Бисила! — воскликнул он. — Что с ними случилось?

Она взяла его руку в свои ладони, потянула его к постели и усадила рядом, не выпуская его руки. Килиан начал ласкать ее, потянулся к ее губам и поцеловал.

Внезапно он почувствовал, как надежда неумолимо тает, утекает из груди.

Лунный свет заливал комнату. Даже лишившись волос, Бисила была прекрасна, как никогда. Растаяла твёрдая непримиримость ее взгляда, исчезла горькая складка у губ, появившаяся в последнее время. Губы дрогнули в слабой улыбке.

— Мне так жаль, что все это случилось... — начал Килиан. Слова полились неудержимым водопадом, одно за другим. — Я не должен был уезжать. Как бы я хотел все вернуть... Моси мертв... Теперь ты свободна и можешь быть со мной...

Бисила накрыла рукой его губы, не давая ему продолжать.

— Это возможно лишь после того, как женщина добросовестно исполнит ритуал скорби... Я никогда не отказывалась от своих верований. Мне жаль с тобой расставаться, но что-то подсказывает, что мне лучше пока оставаться вдали от тебя, подумать о прошлом и будущем, о том, что и кто мне на самом деле нужен.

Килиан нахмурился.

— Тебе нужно время свыкнуться с тем, что в твоём сердце я твой истинный муж?

Бисила печально улыбнулась.

— Перед законом божеским и человеческим Моси был моим мужем, так что с точки зрения моего народа период траура неизбежен. Но это не все. — Ее глаза наполнились слезами, а голос задрожал. — Случившееся навсегда останется в моей памяти. Я не смогу от этого избавиться. И твои слова, Килиан... Они надругались не только над моим телом, но и над душой. Из-за них я до сих пор чувствую себя раздавленной гусеницей. Я должна это преодолеть. Если не смогу, то никогда не стану свободной для любви. Я не хочу сравнивать тебя с ними, Килиан, с теми белыми, что столько лет нас угнетали. Поэтому мы должны на время расстаться.

Килиан поднялся и принялся ходить по комнате. Мысль о страданиях, пережитых Бисилой, причиняла ему глубокую боль, но эти слова пробудили в его душе настоящий ужас.

— Завтра я ухожу в Биссаппоо, где проведу двадцать дней в хижине отверженных... — добавила она, снова взяв себя в руки.

— Еще почти месяц! — возмущённо воскликнул Килиан.

Бисила помолчала, закусив губу, после чего продолжила: