Пальмы в снегу (ЛП)

— Потом я отправлюсь в дом моей матери и оставлю ей Инико. У Моси не было родных, так что некому предъявить права на моего сына, чему я очень рада. Затем я натру тело красной глиной и надену на руки, ноги и талию браслеты и пояс из ковыля. Несколько дней меня никто не должен видеть во вдовьем наряде. После этого я смогу выходить из дома и гулять, где пожелаю, но не должна спускаться в Сампаку, и ты не должен подниматься ко мне, пока не минует срок траура, — поспешно закончила она. — Ну, вот и все. Не так уж это и сложно.

Килиан слушал ее слова, не переставая метаться по комнате.

— И как долго это продлится? Сколько времени нам жить в разлуке?

— Год, — чуть слышно ответила она, вставая.

Килиан застыл.

— Не проси меня об этом... — прошептал он. — Как же так? — Он подошёл к Бисиле и посмотрел ей в глаза. — Ты не боишься, что время окончательно нас разлучит?

В глазах Бисилы застыла непреклонность.

— Ты не можешь запретить мне подняться в Биссаппоо и увидеть тебя...

— Если ты поднимешься, — предупредила Бисила, — ты больше никогда меня не увидишь! Обещай, что не станешь этого делать.

— Я не могу этого обещать, Бисила, — упрямо ответил Килиан.

Его руки гладили ее обритую голову, затылок, плечи, спустились по спине до самой линии бёдер. Голос Килиана звучал мягко, почти жалобно.

— Это слишком тяжко: знать, что ты так близко, и не иметь возможности увидеть тебя...

— Я уже говорила, и теперь повторяю: я всегда буду с тобой... — Бисила протянула руку и погладила его по щеке, потом поднялась на цыпочки и поцеловала с такой нежностью, что Килиан содрогнулся, — пусть даже ты и не сможешь меня видеть.

В эти минуты Килиан еще не знал, что тот период его жизни, с мая 1965 по апрель 1966 года, окажется далеко не самым драматичным и невыносимым, хотя тогда казался именно таким. Он вновь целиком погрузился в работу, радуясь, что урожай в этом году оказался таким богатым, какого плантация ещё не знала за долгие десятилетия своего существования. С конца августа сушилки работали во всю мощь, каждый день встречая невыносимым жаром, ввергавшим его в состояние одури и непрестанной сонливости.

Спать и работать: таковы были единственные его занятия в это время. К счастью, недавно женившиеся Матео и Марсиаль, поглощённые своей новой жизнью, после рабочего дня уезжали с плантации в город, а Хулия была занята исключительно детьми, Исмаэлем и Франсиско. Так что Килиану больше не приходилось искать отговорки, чтобы отказываться от вечеринок и прочих развлечений, и он мог спокойно считать минуты, оставшиеся до окончания траура Бисилы — и его собственного, — совершенно не замечая происходящих вокруг событий, которым суждено было перевернуть всю историю острова.

Сбор урожая перекрывался с периодом обрезки поросли. Килиан и Хосе прохаживались по широким проходам между рядами деревьев, наблюдая за работой брасерос. В каждом ряду деревья какао росли строго на одном и том же расстоянии друг от друга. Похожие одно на другое, они напоминали бокалы — заботливо обрезанные, с единственным стволом и развилкой ветвей на одной и той же высоте, с отлично сформированными кронами без жирующих побегов, волчков и растущих внутрь кроны ветвей. Неподалёку раздавались возмущенные окрики Симона, смех и песни нигерийцев его бригады.

Килиан задумчиво прохаживался мимо деревьев.

Знаменитое на весь мир какао Сампаки было результатом ежедневной работы сотен людей, которые изо дня в день корчевали кусты, прореживали ветви деревьев, чтобы посадки какао получали достаточно света, но при этом не страдали от палящих солнечных лучей, заменяли больные растения, обрезали волчки и неправильно растущие ветви, прививали разные сорта какао и каждые две недели, когда созревали новые плоды, собирали урожай.

Килиан всегда слышал пение рабочих.

Слаженные весёлые голоса выводили различные вариации торжественных песнопений, отмечая каждый такт математически точными ударами мачете.

Иные из этих людей годами не видели жён, детей, близких. Они трудились от зари до зари. Вставали, шли на плантацию, потом обедали, после чего продолжали работу, ужинали, пели и болтали, а затем возвращались в бараки — совершенно одинаковые, выстроенные в одну линию, подобно деревьям какао, — а дальше наступал новый день, и они вновь погружались все в ту же рутину. От жизни они ждали только одного — чтобы им заплатили деньги, которые они отошлют на родину, семьям, чтобы обеспечить им лучшую жизнь.

И они продолжали петь.

День за днём. Месяц за месяцем. Сезон за сезоном.

Прошло уже одиннадцать месяцев и одна неделя с тех пор, как он не видел Бисилу.

Но за все это время Килиану ни разу не захотелось запеть.

— Что-то ты молчишь, — сказал однажды Хосе, заметив, каким задумчивым стал Килиан. — О чем ты думаешь?

Килиан несколько раз вонзил в землю мачете.