Пальмы в снегу (ЛП)

Гарус не мог поверить своим глазам. На маленьком бетонном причале порта Санта-Исабель громоздились сотни тростниковых мешков с печатью Сампаки, набитых до отказа.

— Они с ума сошли! — безнадёжно воскликнул Килиан. — Это же стоит целое состояние!

— Вот так они заботятся о наших богатствах, за которые мы сражались долгие годы! — Гарус почувствовал, как в груди закипает ярость. — Урожай целого года работы гниет по милости некомпетентного правительства! — он посмотрел на двух полицейских, выходящих из здания гауптвахты, и решил спуститься по тропе лихорадки. — Сейчас я сам этим займусь. Если не поможет, дойду до самого президента!

Килиан удержал его за плечо.

— Стойте! — прошептал он. — Вряд ли это разумно.

— Думаешь, я испугаюсь этих двоих? — Гарус резко вырвался.

— Если устроите скандал, то дадите им отличный повод арестовать вас, — объяснил Килиан. — Нужно вернуться на плантацию. Когда все немного утрясется, тогда и решим, что с этим делать и с кем поговорить.

В эту минуту наверху остановилась машина, и несколько человек стали спускаться с холма. Узнав одного из них, Гарус бросился к нему.

— Максимиано, дружище! — воскликнул он. — Какая встреча! Как же я рад вас видеть! Я только что узнал, что урожай с моей плантации так и не погрузили на судно. Буду весьма признателен, если вы объясните причины подобного безобразия.

— По-вашему, я обязан давать объяснения? — огрызнулся тот.

— Вы или кто другой, но я не могу позволить выбросить за борт мое достояние.

Максимиано медленно облизал губы.

— Так значит, вы ставите под сомнение действия нашего президента? — спросил он.

— То есть как это? — растерялся Гарус.

Но в ледяном взгляде прищуренных глаз начальника полиции мелькнуло нечто, заставившее Гаруса понять, что лучше сменить тактику.

— Разумеется, нет, — поспешно ответил он. — Ничего подобного. Прошу прощения... — Он махнул рукой своим спутникам. — Всего хорошего, — откланялся он. — Килиан, Симон, пойдёмте...

Они уже направлялись к машине, когда их окликнул чей-то голос.

— Эй, Симон! Сдаётся мне, что-то слишком быстро ты излечился от своей хромоты.

Симон поспешно забрался в машину. Гарус обернулся, встретившись взглядом с Максимиано, который многозначительно погрозил им пальцем.

Забравшись в машину, Гарус утонул в мягком сиденье, пробормотав себе под нос какое-то ругательство. Килиану стало ясно, что управляющий разозлен и унижен, и ему не осталось ничего другого, как наступить на глотку своей гордости и как можно скорее убраться с того места, где осталось гнить его какао.

Что же ждёт их завтра? — думал он.

Работы по уходу за посадками продвигались с большим трудом. Мало кто шёл на эту работу. Трудовой договор с нигерийцами был расторгнут, но даже не это стало главной проблемой, поскольку сами брасерос никуда не делись. Они уныло болтались по округе, не зная, чем заняться и куда деваться. А главное, все они были охвачены глубоким разочарованием, вызванным словами и делами высоких властей.

В душе Килиан ещё наивно верил, что однажды весёлый голос объявит, что отношения между обеими странами улучшаются, и несмотря на то, что новое гвинейское правительство независимо, повседневная жизнь и работа понемногу приходят в норму.

Но увы: реальность оказалась совершенно иной. Главным чувством, охватившим страну, было чувство отверженности. Скудные средства массовой информации, такие как «Радио Санта-Исабель», «Мадридское радио» и газета «Эбано», рассказывали небылицы, перепевая на все лады первые строки оптимистичного гимна только что обретённой независимости: «Мы вступили на тропу нашего безмерного счастья», что приводило лишь ко всеобщему разочарованию и угрозам в адрес белых.

Ожидаемая помощь так и не прибыла, денег не было, новой полиции никак не удавалось навести порядок; население не заметило никаких изменений в своей нищей жизни, и исполнять предвыборные обещания тоже, очевидно, никто не собирался. Главная трудность заключалась в том, что слова Масиаса по-прежнему звучали в головах людей, не желавших уезжать.

«Кончилось рабство, — повторял он, — никто теперь не будет работать на белых, и ни один негр не станет бояться белого...» «Мы не бедняки, Гвинея богата, у нас целая сокровищница нефти...» «Мы бросим в тюрьму любого белого, кто посмеет поднять голос против правительства...»

Они возвращались на плантацию по грязным улицам, заваленным грудами мусора и залитым кровью, поеживаясь под недоверчивыми взглядами прохожих.

Гарус попросил Симона поторопиться.

— Даже не знаю, Килиан, — задумчиво прошептал он. — Возможно, мы и впрямь слишком рискуем. Даже телевизионщики уже уехали...

Симон резко затормозил.

По дороге шла миниатюрная женщина со связкой громоздких тюков на голове. Повернувшись к Килиану, Симон уставился на него умоляющим взглядом, чтобы тот попросил Гаруса ее подвезти.

Килиан выскочил из машины.

— Оба... — воскликнул он. — Что ты делаешь здесь одна?

— Я собираюсь жить с Нельсоном. На фактории больше нет работы, масса. Я надеюсь, большой масса не будет возражать...

— Садись в машину, мы тебя довезем.