Пальмы в снегу (ЛП)

Слова отца, произнесённые тысячи лет назад:

«Не могу сказать, когда и как, но однажды настанет день, когда этот маленький остров войдёт в твою душу, и ты не захочешь покидать его... Я не знаю никого, кто уезжал бы отсюда, не заливаясь безутешными слезами...»

Стремительный перелёт, заставивший тосковать по неторопливому ходу корабля.

Посадка в Мадриде.

Прощание с Гарусом. Крепкие объятья жены Гаруса.

— Мужайся, по крайней мере, мы живы, — говорит она.

Слова Бальтасара:

— Когда-нибудь мы сможем вернуться туда без проблем.

Слова Мигеля:

— Ты знаешь, что сказало мое начальство, едва я сошёл с трапа самолёта? Чтобы ни единого слова прессе!

Поезд до Сарагосы. Автобус до Пасолобино.

Одиннадцать лет в сумраке.

Молчание.

И новая жизнь — поначалу тусклая, безрадостная, но потом озарённая нежданным светом, с тех пор как за несколько месяцев до пятидесятилетия у него родилась дочь.

Даниэла.

Похожая на нее.

XIX

Запасная материя

1971-1980

— Если ты когда-нибудь выйдешь отсюда, Валдо, — произнёс Густаво, привалившимся спиной к холодной стене камеры, — обещай, что найдёшь моего брата Димаса из Уреки и расскажешь ему обо мне.

Валдо кивнул, закрыв глаза и мысленно давая себе другое обещание.

Он непременно выберется из этого проклятого места.

Вскоре снаружи послышались топот ног, крики, ругательства, удары и пинки. Спустя несколько секунд заскрежетал ключ в замке, затем железная дверь распахнулась, и двое здоровенных тюремщиков бросили на пол камеры чьё-то обнаженное тело, словно мешок с картошкой.

— Принимайте нового товарища! — крикнул тюремщик, бросая в камеру пустую консервную банку. — Расскажите ему о наших правилах!

Послышался взрыв хохота.

Дождавшись, пока стихнут шаги удаляющихся тюремщиков, Густаво и Валдо опустились на колени перед жестоко избитым человеком. Сколько раз они уже опускались на колени перед другими, вот так же лежавшими на полу? Больше десятка — с того самого дня, когда сами переступили порог этой железной двери: сначала Густаво, а вскоре Валдо, после того как их протащили через просторный двор, окружённый высокими стенами, посреди которого высились три мрачных прямоугольных строения.

Оба прошли через один и тот же кошмар. Их таскали на допросы в кабинет начальника, где избивали кнутами, пока они не теряли сознание; тогда их снова тащили в камеру — крошечную бетонный закуток, в длину и ширину чуть больше человеческого роста; таких камер внутри здания были целые ряды. Через крошечное зарешеченное окошко под потолком по ночам доносились встревоженные голоса других заключённых, пока не начинались допросы. И тогда единственными звуками, оглашавшими стены тюрьмы Блэк-Бич, становились нечеловеческий вой, вопли и жуткие хрипы несчастных.

Незнакомец попытался пошевелиться.

— Спокойно, — сказал Густаво. — Лежи лучше на животе. Поверь, я знаю, что говорю.

Тюремщики зверски избили несчастного. Вся его спина, ягодицы, ноги были покрыты кровавыми рубцами; кожа кое-где содрана до мяса. Начальник тюрьмы явно дал волю своим псам!

Лишь спустя два или три дня бедняга сможет повернуться. Но едва он сможет это сделать, как его снова изобьют кнутом по только что поджившим рубцам. И так — пока он не умрет или пока тюремщики не устанут бить и не решат оставить его в покое, как их.

Для тюремщиков заключённый — не человек, так что с ним можно не церемониться; даже убийство заключённого здесь не считается преступлением, даже самым лёгким.

Если тюремщики они могли прочитать надписи на стенах, думал Густаво, те надписи, что заключённые пишут собственной кровью, выражая последние печальные мысли — они бы знали, что навсегда погубили свои души.

Долгое время Густаво и Валдо с ним говорили, не ожидая ответа. Они знали по опыту, как важны для новичков слова утешения. Рассказывали ему, где находятся, сообщили время подачи еды и очередь выноса параши. Сказали, что его тело привыкнет к ударам, возможно, он выживет — как выжили они: ведь они провели здесь уже много времени и до сих пор живы; а если очень повезёт, когда-нибудь он выйдет на волю.

Когда его дыхание стало ровнее, Валдо спросил:

— Как тебя зовут?

— Максимиано... Почему вы здесь?

— Потому же, почему и все.

Густаво предпочёл не вдаваться в объяснения. С тех пор как Масиас взял в свои руки все государственные полномочия и установил однопартийный режим, началась жесточайшая и нескончаемая охота и уничтожение всех противников без разбора — всех тех, кто, обладая достаточным влиянием, мог претендовать на пост президента республики. В любую минуту кого угодно могли объявить диверсантом или врагом народа.