Пан Самоходик и Фантомас

Винсент был красивый, тонкий темноволосый со смуглой кожей и пышными волосами, которые кучерявились на затылке и над ушами. Как и множество молодых парижских художников, он одевался и вел себя со своеобразной небрежностью, как будто давая всем понять, что для него имеет значение только Настоящее Искусство, а все остальное — это суета, ни заслуживающая даже минуты внимания.

Комиссар полиции создал новый шарик из хлеба, смял его в пальцах и еще раз обратился к Винсенту:

— Господин де Сен-Гатьен, у меня вопрос: вы уже успели посмотреть, висящие в галерее дяди, картины Сезанна и Ренуара?

— Их уже нет в галерее, они в моем кабинете, — прервал его господин Дюрант. — Ведь мы не будем демонстрировать подделки!

— Итак, господин де Сен-Гатьен, видели ли вы в кабинете куратора, эти две картины?

— Да, — буркнул художник.

И мне показалось, что в его темных глазах я вижу беспокойство.

— Что вы скажете, — продолжал комиссар, — обе эти картины, эти подделки, вышли из-под вашей кисти? Другими словами, это вы сделали эти копии?

Винсент набрал воздуха в грудь. Через некоторое время он сказал вслух:

— Да. Я сделал эти копии.

На лицах некоторых появилось выражение величайшего удивления, на других — испуг. Лицо барона выражало и то, и другое. Я заметил, что он смотрит на Винсента, как на незнакомца, с удивлением.

— Как это случилось, Винсент? — спросил он тихо.

— Я не имею ничего общего с кражей картин, дядя, — медленно сказал художник, — но, наверное, не нужно никому объяснять, что в Париже трудно жить без продажи собственных картин. Тем более, когда есть еще имена, которые обрели известность. Чтобы жить, нужно держаться самых разнообразных занятий. Примерно полгода назад подошел ко мне один человек и предложил выполнить копии картин Ренуара, Сезанна и Ван Гога, которые находятся в галерее дяди. Тот человек объяснил, что эти картины никогда и нигде не были воспроизведены в натуральных размерах, а ему они очень нравятся и он хотел бы иметь их копии. Предложил довольно большую сумму, и так как я как раз был без денег, то предложение было принято. Тетя Эвелина и дядя, наверное, помнят, что я приехал сюда на две недели, и много часов я проводил в галерее, рисуя.

— Я думал, что это какие-то ваши художественные упражнения — сказал дядя.

— Caramba, porca miseria, или ты думаешь, что я интересуюсь тем, что ты рисуешь? — пожала плечами тетя Эвелина.

— Я сделал эти копии. Это же не наказуемо. Мне даже в голову не приходило, что этот злодей намерен заменить ими оригиналы. Потом он получил копии, дал мне деньги, и мы расстались.

— А если это было не так, — комиссар сделал новый шарик из хлеба — то, что пол года назад, рисуя в галерее, вы сделали замену оригиналов на собственные копии, и все это всплыло только сейчас?

Винсент покраснел от гнева. Барон запротестовал:

— Я ручаюсь за честность Винсента, — сказал он сухо.

Винсент сказал сердито:

— Допустим, что вы правы, комиссар, что это я сделал замену оригиналов на выполненные копии. Я признаю, что возможность у меня была великолепная, потому что охрана, в конце концов, перестала обращать внимание на мои занятия в галерее. Но в таком случае, господин комиссар, с какой целью тогда я стал бы потом писать письма с требованием выкупа и вообще допустил, чтобы вся эта история вышла наружу?

Комиссар усмехнулся иронически:

— Нет, я вас не обвиняю в написании писем с требованием выкупа. Скорее следует полагать, что… — он сделал паузу, схватил кусочек хлеба и сделал из него крошечный шарик — что это не вы писали эти письма, но кто-то, кто узнал о совершенной вами подмене. Таким образом, он хотел обратить внимание на это дело, надеясь, что полиция нападет на след автора копии.

Винсент вскочил из-за стола.

— Я не позволю себя оскорблять! — крикнул он. — Это я рисовал копии, но это не я сделал подмену!

И как сумасшедший выбежал из столовой.

— Я ручаюсь за честность моего племянника, — повторил барон.

Комиссар вздохнул с видимым сожалением.

— Прошу иметь в виду, барон, что я здесь не в целях общения, а для того, чтобы вести расследование. Заранее предупреждаю, что не только ваш племянник, но и вы, барон, подозреваемый в этом деле.

— Я? — удивился барон.

— Да, — кивнул комиссар. — Об этом, однако, поговорим в другой раз.

— Caramba, porca miseria, только не за завтраком? — воскликнула тетя Эвелина. — Если вы собираетесь портить нам каждый прием пищи…

— Нет, мадам, я думаю, это выяснится раньше, — буркнул лысый комиссар и также встал из-за стола.

Ужин был окончен. Но единственный человек, который ушел из-за стола с весьма довольной миной, был господин Гаспар Пижу. Проходя мимо меня, он пробормотал:

— И что вы на это скажете? Бомба, не так ли? Ну что ж, дорогой коллега. Веревка затягивается на шее преступника.

Я вышел на террасу, где туристы наблюдали шоу "Звук и свет", а потом в парк. Я ожидал, что именно туда побежал Винсент, чтобы остыть от гнева.

Была уже ночь. Винсента я нашел на каменной скамье над рекой.