Пансионат

Как рядом появилась Марьяна, почему они обе на ногах и куда-то несутся, было непонятно. Как будто из памяти вырезали ножницами кусок неизвестно какого размера. Через борт перевешивались тросы, странно тонкие, хлипкие на вид, и об один из них Анька мазанулась со всего размаху грудью, когда сздади наперла толпа. Почти ультразвуком, перекрывая общий вопль, завизжала какая-то тетка, тоже прижатая к борту, и Анька заорала в унисон, пытаясь отжаться от колючего троса, как на физкультуре. Марьяну она опять не видела, а видела стеклянную синеву, по которой удалялась переполненная шлюпка, огромная, человек на сто, кишащая головами, она погрузилась в воду почти по самые борта. Вокруг нее, словно водомерки, копошились отдельные человеческие фигурки с распластанными брассом руками и ногами.

— Здесь, наверное, есть акулы, — сказала Марьяна. Практически в ухо, иначе невозможно было бы услышать.

Напор сзади отхлынул, и Анька, оттолкнувшись от борта, развернулась к ней — лицом к лицу, вплотную, соприкоснувшись носами.

— Бежим к другому борту! Наверное, там…

— Я книжку забыла.

Анька сморгнула. Теперь в реальность, наоборот, склеили кусок лишнего времени, пустого, посвященного чистому изумлению. Марьяна поправила очки на лбу, в них осталось одно зеркальное стекло, отражающее Аньку, ошеломленную и растрепанную:

— Ты сдурела? Какую книжку?

— Ремарка. И еще учебные диски, деньги и документы. Идем в каюту.

Анька смотрела на нее, и лишнее время тянулось и тянулось на фоне яркого моря и мельтешащих теней. Она всегда была крейзи, а теперь уже совсем. Надо было остаться с папиком, он бы точно спас, ну, дала бы потом, не все ли равно… а из-за этой…

— Шлюпок хватит на всех, — ясно и звонко сказала в пустоту времени Марьяна. — Ажиотаж только вокруг первых. Люди не могут по-другому. И вообще…

— Что? — простонала Анька.

— Шлюпки и не помогут, скорее всего.

Марьянин голос еще висел и звенел над сумасшедшей толпой, а самой Марьяны снова не было, и Анька бросилась за ней по едва заметному следу, оставленному ею в толпе, как пенный след остается за кораблем. Скатилась вниз по лесенке с переломанными ступеньками и с разбегу влетела внутрь, в совершеннейшую после яркого солнца, мутную темноту. Туда же нельзя, нельзя ни за что, этот проход скоро, вот-вот, прямо сейчас затопит пенным потоком, зачем я, какого черта слушаюсь эту ненормальную, когда нужно, наоборот, выбираться, мчаться к ближайшему борту, искать свободную шлюпку или папика на худой конец, и пропади они пропадом, документы, и даже новые, специально в круиз купленные шмотки, пропади пропадом все вообще…

Она бежала по темному проходу, беззвучному после внешних криков, начиная выхватывать взглядом двери кают с неразличимыми номерами, все равно это не здесь, наша каюта гораздо ниже уровнем, эконом-класс по студенческим скидкам… студентка, он сказал, студентка, все равно что…

— Марьяна!!!

— Ань, ты здесь? Идем.

Она нарисовалась в полумраке тоненьким гибким привидением, всегда у Марьяны была классная фигура, какой она, Анька, и близко не могла добиться, как ни худей. В руки ткнулось что-то гладкое, она подхватила машинально, и тут же получила подсечку по ногам, сообразив наконец, что сжимает ручку собственного кофра. Захлопала ресницами, и Марьянкин силуэт исказился и поплыл перед глазами.

— Быстрее, — сказала Марьяна. — Там один человек, он… Пошли.

Колеса кофров глухо грохотали за ними, и Марьяна толкнула какую-то дверь, и в глаза резануло мощным светом, и заплясали черные и фиолетовые черточки на ярко-лимонном фоне, то есть, постепенно сообразила, промаргиваясь, Анька, блики на синей воде…

— Студентки? — спросил мужской голос.

Она кивнула, мучительно пытаясь вспомнить, когда и с какой интонацией последний раз слышала то же самое слово.

— Да, — звонко и чисто прозвучала Марьяна.

— Давайте, девчонки. Вот сюда.

Анька протерла глаза, наконец-то смогла адекватно видеть. Впереди ярко синело овальное отверстие в борту, что-то вроде аварийного выхода, люка. Ее подтолкнули в спину, Анька выглянула наружу и в изумлении воззрилась на желтую надувную лодку: маленькая, словно детская игрушка, она празднично качалась в воздухе над морской синевой, колышащейся далеко внизу. Две несерьезные дощечки лежали между невысокими дутыми бортами. Через кольца с металлическими заклепками был продет полупрозрачный, тонкий, почти невидимый шнур.

Человек, на которого она забыла посмотреть сразу, а теперь не могла разглядеть после солнца, бросил на дно желтой лодочки Анькин объемистый кофр, затем Марьянину сумку. Донышко заметно прогнулось. Затем в подвешенную лодку ступила Марьяна, и та закачалась, как маятник, туда-сюда.

— Давай теперь ты.

Анька выдернула руку и высказалась требовательно и оскорбленно:

— А ничего вообще, что там акулы?

(настоящее)

Утро прекрасно.