Пансионат

— Мы отправляемся на поиски немедленно. Поскольку в нашем распоряжении лишь самые простые средства защиты, такая экспедиция представляет опасность, я не имею права это от вас скрыть. Потому пойдут только добровольцы. Только мужчины, — уточняет он неизвестно зачем и почему.

Той женщины по-прежнему нет. И это уже тревожно и даже страшно.

— Можно вопрос?

Один из студентов, невысокий, ушастый. У таких мальчиков всегда есть вопросы, и писатель кивает чуть барственно, как на встрече с читателями:

— Спрашивайте, я готов.

— Так это все-таки вы писали те объявления?

Снова падает тишина. Хороший вопрос, интересный всем.

И писатель не раздумывает над ответом:

— Да.

№ 48, стандарт, северный

(в прошедшем времени)

С утра шел дождь, и это было хорошо. Она всегда любила дождливую погоду, отдавая себе отчет в том, что корни подобной любви — в оправдании самой природой твоей пассивности, возможности ничего не делать и никуда не идти. Неподвижность, мягкая, как плед, теплая, как чашка чаю, уютная, как запотевшее с этой стороны стекло, по другой стороне которого ползут бесконечные капли… она больше всего на свете напоминала счастье. В обычной, каждодневной жизни ни счастья, ни тем более неподвижности не было. Все это появилось только сейчас, ее законное право, подтвержденное электронной печатью со старомодным словом «декрет». Наконец-то.

Девочка внутри завозилась и аккуратно, пробно постучалась пяточкой: как там, снаружи? На самом деле ей было хорошо там, внутри, так же хорошо, как и ей самой, — и она, будущая мама, отчетливо и точно ощущала это синхронное, запараллеленное чувство, заранее роднившее их обеих. Никуда не выходить. Никуда и ни за что не уезжать.

Повернулась на бок, удобнее подоткнула подушку: найти правильную позу становилось все сложнее, особенно сейчас, когда тело еще ныло от заживающих ссадин и ушибов, — тем более ценным было сохранить ее, не двигаться, не шевелиться. Если б еще укрыться пледом — но плед лежал в шкафу, она никогда не догадывалась вовремя его достать. Рыжий обычно ворчал, или смеялся — в зависимости от настроения, а потом все-таки доставал и захлестывал ее с головой, размашистым движением, обратным тому, каким открывают памятники. А потом, когда она высвобождала лицо, он уже сидел рядом, и было так неподвижно и хорошо. Зачем ему понадобилось предлагать ей куда-то ехать?

Уезжать, искать счастья где-то в другом, далеком месте — значит признавать, что здесь его у тебя нет, а значит, и не будет нигде: это же так понятно, так просто. Но люди все-таки срываются с места, отчаянно, бессмысленно, и первое, что приходит в голову не слишком счастливым любовникам — уехать вдвоем, далеко-далеко. Глупая женская мечта. Мужское поражение и трусость.

Но он — зачем?… ведь мы же были счастливы и так?

Наверное, не были.

Без пледа все-таки недоставало защищенности и уюта, и она сползла к самому краю, спустила ноги, коснувшись пола, словно поверхности воды, осторожно перенесла на них тяжесть тела, встала. Самые простые перемещения требовали теперь целой цепочки усилий, и потому она — чтоб два раза не вставать — заодно прошла на кухню и поставила чайник. С Рыжим они всегда пили кофе и вечно отвлекались, поставив джезву, она с шипением опадала на плиту, а Рыжий смеялся. Или ворчал, в зависимости от настроения.

Теперь кофе ей было нельзя и, по большому счету, не хотелось. А чайник все никак не закипал, и отвлечься особенно не на что — не разглядывать же ползущие капли по ту сторону оконного стекла. Положила руку на живот, но там было неподвижно и тихо. Счастье.

Рыжий не знал. Это получилось как-то само собой: сначала она никак не решалась сказать, потом наивно надеялась, что он догадается сам, потом стала слишком плохо чувствовать себя по утрам, чтобы звонить ему, договариваться о встрече, а тем более ехать к нему, туда, на другой конец города… а он не звонил и не приезжал тоже. Такое простое, плавное, аккуратное расставание. Она даже не сразу поняла, заметила, смирилась с фактом. И очень постепенно, без отчетливой точки, перестала ждать его звонка.

Чайник засвистел негромким нежным звуком, она отвернулась от окна, подошла к плите, выключила и огляделась по сторонам в поисках вечно не там забываемой чашки. И в этот момент раздался звонок.

Резкий, требовательный, внезапный. Ей теперь очень редко кто-нибудь звонил. И то — обычно попадали не туда по ошибке или номер оказывался в списке автоматического обзвона какой-нибудь компании или социологической службы.

Мобильного телефона у нее не было.