Я прошла сквозь центр класса в дальний угол. До полуночи оставались секунды, а я всё ещё металась, не решаясь, что показать ей: экзерсис у станка или на середине? А может, вариацию Сильфиды, которую готовила для смотра?
Я бросила вещи в угол и подошла к станку. И тогда за дверью раздались шаги. Я застыла в первой позиции, не в силах согнуть ноги.
Шаги приближались: быстрые, лёгкие. Дверь скрипнула, впуская её. Я не поверила глазам. Свет уличных фонарей, лившийся из окна, осветил сгорбленную фигуру с растрёпанными седыми космами. Это она… Я приросла к станку, дрожа всем телом. Это она? Сердце ухнуло вниз. Она! Тело одеревенело. Она! Старуха! Это старуха в широком балахоне, словно саване, и одном из своих жутких париков!
Ноги подкосились, и я осела на пол, цепляясь за станок. А потом раздался вопль, отозвавшийся жутким эхом. Неужели это я кричу? Прежде чем я успела сообразить, дверь хлопнула – она исчезла.
Не знаю, откуда взялась во мне смелость, но мне вдруг захотелось вскочить на ноги и броситься за ней. Внутри вскипела злость: зачем она притащилась сюда? Как узнала, что я буду танцевать в зале Вагановой? Так не терпится увидеть танец Воплощения? Старая ведьма! Она всё испортила!
Подняться удалось не сразу – ноги всё ещё были словно ватные, но я пересилила себя. А потом бросилась через зал к дверям. В коридоре никого не было. На лестнице тоже. Куда она делась? Где эта ведьма?
Мне хотелось орать, но уже не от страха, а от бессильной злобы. Она пришла специально, чтобы сбить меня! Я металась от лестницы в коридор и обратно, готовая достать её из-под земли и разорвать на части, как вдруг какой-то неясный звук заставил меня замереть и прислушаться. Он шёл с лестницы – как будто тихие голоса, смешки, шёпот.
На ступенях никого не было. Но шёпот… Его я различала теперь отчётливо. Отголоски приглушённого разговора. Женские голоса. Я уставилась на портреты, не веря ушам. И в этот момент всё стихло. Я слышала только вой ветра где-то далеко в коридоре и приглушённое эхо, уносившее последние отзвуки тихого шёпота.
Они шепчутся, увидев Воплощение.
Я танцевала всю эту ночь. С полуночи и до утра: на лестнице, в коридоре, в Вагановском зале. Я раз за разом повторяла партию Сильфиды от начала и до конца. Я буду танцевать её. В эту пятницу я буду танцевать!
Я репетирую па-де-катр сильфид из второго акта и ловлю на себе завистливые взгляды. Коргина – я уверена – жалеет, что не настояла на моём вводе на главную роль. Послезавтра спектакль, и она думает, что уже поздно менять состав. Но я танцевала всю ночь и танцую снова. Я не кукла из шкатулки – мой танец не оборвать, просто захлопнув крышку… Я настоящая балерина. Я буду танцевать всю жизнь!
Глава 26
Алина
Свободный день перед выступлением
Спектакль завтра, и этим вечером я в репетиционном зале одна. Все остальные отдыхают. Ни Жени, ни Виктора… Прекрасно. Я репетирую главную партию, и у меня всё получается. Одно мешает – холод. Сегодня просто невыносимый, как будто уличный ветер по залу гуляет. То и дело поскрипывает, приоткрываясь, дверь. Я вздрагиваю и оборачиваюсь на звук. Никого. Только сквозняк. Никого.
Той ночью я не видела призрака Вагановой, но великие балерины шептались обо мне, и я знаю теперь наверняка, что я – живое Воплощение Искусства. Теперь мне нужна моя роль.
Но я потратила целый день впустую. Даже репетировать начала только что. Всё потому, что была уверена – во всём виноват Виктор. Он поставил меня на задворки, и я думала только об одном: как найти способ заставить его отдать мне мою роль.
После того как услышала шёпот на лестнице, я напрочь забыла о старухе. А сегодня ночевала дома, и, хотя она не высовывалась из комнаты, слушая мерзкий скрежет мясорубки за стеной, я думала о ней. Точнее вспоминала её слова: «Ты не верь ему… Не верь. А спроси-ка лучше, что он сделал…» Это стало моей зацепкой. У Виктора есть тайна, которую он не доверил даже дневнику. Если хочу получить роль, я должна узнать её.
С самого утра я была в Мариинке. Торчала у сценического выхода – ждала с утреннего спектакля танцора одной из второстепенных ролей, Станислава Ташлапова. Если кто-то и мог помочь мне, то это он.
Ташлапов танцевал в массовке «Ромео и Джульетты». Точнее сказать, не танцевал, а «создавал атмосферу» – функция не танцора, а артиста миманса. Узнать его по сделанной годы назад фотке с сайта Мариинского было бы нереально, пришлось спрашивать у одного из артистов. Он указал мне на него, как раз когда тот появился в коридоре, ведущем в гримёрки.
Выглядел Ташлапов так себе: раздавшийся, лысоватый мужчина с одутловатым лицом. Он шёл, волоча по полу бутафорскую шпагу, которой только что размахивал на заднем плане в сцене массовой драки. Я преградила ему дорогу и поздоровалась. Он ответил не сразу: какое-то время молча пялился на меня мутноватыми глазами. Усталый. Недовольный. Насупленный. Я соврала, что готовлю реферат о лучших выпускниках Вагановки девяностых годов прошлого века.
– Лучших? – переспросил он. – Так это не ко мне, сердце моё!