Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?»

Мы, с одной стороны, как бы, получается, присваиваем и переиначиваем вот этот концепт Родины, которым завладела идеология, культура официальная, или мейнстрим какой-то культурный. Мы берем собственно этот образ, эту фигуру и деконструируем. То есть мы не то чтобы свои какие-то смыслы альтернативные начинаем вкладывать, а мы просто извлекаем из этой фигуры те смыслы, которые уже есть, и по-другому расставляем акценты, что-то утрируем, выводим какие-то следствия. Часто бывает, из соображения здравого смысла мы останавливаем все выводы и следствия. А можно ведь не останавливаться и доводить это до абсурда (интервью, 2016).

За «Открытым уроком» последовал ряд публичных интервенций. Выход в бар, затем на улицы стал еще одним элементом языка.

…радикальный перформанс перенесен в бар, он становится тоже чем-то, еще непонятно чем. Тоже деконструкция происходит, десакрализация. В галерее это что-то такое возвышенное, а в баре это становится чем-то таким ущемленным, я не знаю, чем-то таким очень народным (интервью, 2016).

В центре последовавших акций и перформансов оказывались сюжеты происходивших тогда политических событий – суд над Pussy Riot, выборы, война в Украине. Благодаря перенасыщенности первых перформансов смыслами и их театральному стилю протестная рефлексия оформлялась теоретически и включала в себя элементы феминистской критики, критики капитализма, размышления о насилии, национализме, социальных стигмах и неравенстве, затрагивала экологическую проблематику. Возможно, такое многообразие коопераций и форм повлияло на дальнейшие перформансы {родины} – впоследствии они стали более лаконичными, а через несколько лет были замечены неожиданно широкой прессой.

Группа возникла как реакция на протестное движение «За честные выборы» 2011–2012 годов, поэтому главными политическими триггерами первых перформансов стали элементы репрессивной государственной политики. «Экстренный метаполитический перформанс „Право голоса: оральное сопротивление“»[189] прошел в том же Саммер-баре. Речь художницы была размышлением о стране, но ее рот был закрыт, а звучавший фоном текст состоял из фрагментов интервью с друзьями. Поводом для события стали прошедшие выборы и голодовка заключенных Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной. Утверждение невозможности высказывания приняло форму абсурдного диалога: ведущие в бело-сине-красной одежде просили зрителей высказаться, но тут же убирали микрофон со словами «Спасибо! Очень интересно!», затем подносили микрофон к различным предметам, наконец, заклеили художнику рот. В тексте-компиляции отчетливо прочитывалась любовь к стране, боль за нее и невозможность уйти от дихотомии страна – государство.

…Мне очень больно от того, что я вижу вокруг, и я не вижу выхода. Это очень моя страна, я от нее никуда не денусь и никуда не убегу. Она вся во мне. Это система отношения к миру, себе и разуму. Я очень чувствую эту извечную русскую дихотомию. Страна – государство. Мы – они. Мы – народ. Мы – хорошие. Они – государство. Они – плохие. Головой я очень хорошо понимаю, что они упали не с Марса и все намного сложнее. Эта система ценностей – внутри меня. Это не мешает прикалываться над ней, смотря как бы извне, или, в некоторые моменты жизни, ненавидеть ее и видеть в ней причину всех бед.