Патрульные Апокалипсиса

Дэниел Рутерфорд Кортленд, посол на Ке-д’Орсе в Париже, молча уставился на страницы, читая и перечитывая их, пока не заболели глаза. В конце концов по щекам у него потекли слезы; он их смахнул и выпрямился на стуле напротив стола Уэсли Соренсона.

– Простите, господин посол, – сказал директор отдела консульских операций. – Мне бесконечно больно, но вы должны были знать.

– Понимаю.

– Если у вас есть хоть какие-то сомнения, Карл Шнейдер готов вылететь сюда и переговорить с вами частным образом.

– Я слышал беседу из пленки, чего же больше?

– Вы не хотели бы поговорить с ним по телефону? Его заявление, сделанное под присягой, может показаться сфальцифицированным, с использованием другого голоса. Его телефон есть в книге абонентов, вы можете узнать его у самой обычной телефонистки… Мы, конечно, могли и тут все подделать ради наших целей, но сомневаюсь, что нам бы удалось так быстро изменить систему телефонной информации.

– Вы, похоже, сами хотите, чтоб я позвонил.

– Честно говоря, да. – Соренсон взял телефон и поставил его перед Кортлендом. – Это моя частная линия, обычный телефон, и он не подключен к моей консоли. Вам придется поверить мне на слово. Вот код того района.

– Конечно, верю.

Кортленд подняв трубку, набрал код Сентралии, штат Иллинойс, по бумажке, положенной перед ним, и дал телефонистке данные. Затем нажал на рычаг, отпустил его и набрал номер снова.

– Да, алло, – раздался голос с немецким акцентом в Сентралии.

– Меня зовут Дэниел Кортленд…

– Да, он говорил, что вы можете позвонить! Я очень волнуюсь, понимаете?

– Да, понимаю, я тоже волнуюсь. Можно задать вам вопрос?

– Конечно, сэр.

– Какой любимый цвет моей жены?

– Красный

, только красный. Или светлее – розовый.

– А какое блюдо она заказывает в ресторанах?

– Из телятины. Итальянское название… Как же это… Кажется, «пикката».

– У нее есть любимый шампунь, вы знаете какой?

– Mein Gott, мне приходилось заказывать его у нас в аптеке и посылать ей в университет. Жидкое мыло с ингредиентом, который называется «Кетонконзол».

– Спасибо, мистер Шнейдер. Нам обоим больно говорить об этом.

– Мне больнее, сэр. Она была таким прелестным ребенком, такой умницей. Что происходит с этим миром, я просто не понимаю.

– Я тоже, мистер Шнейдер. Спасибо вам и до свидания.

Кортленд повесил трубку и откинулся на спинку стула.

– Он мог предусмотреть первые два вопроса, но никак не третий.

– Что вы имеете в виду?

– Шампунь. Его можно заказать только по рецепту. Это профилактическое средство против себорейного дерматита, от которого она периодически страдает. Она не хотела, чтоб кто-нибудь узнал, и поэтому мне приходится покупать его самому… как мистеру Шнейдеру.

– Теперь вы убедились?

– Как бы я хотел крикнуть вам: «Какая мерзость!» – и вернуться в Париж с чистой репутацией, но ведь это невозможно?

– Нет.

– Бред какой-то. До Жанин, как мне казалось, у меня был отличный брак. Великолепная жена, замечательные дети, но Госдепартамент все время перебрасывал меня с места на место. Южная Африка, Куала-Лумпур, Марокко, Женева – везде главный атташе, потом Финляндия – тут уже посол.

– Вы прошли проверку. Бог ты мой, вас же вытащили из болота главного атташе и назначили послом во Францию, на пост, который обычно держат для тех, кто зарекомендовал себя в высших политических кругах.

– Только потому, что мне удавалось погасить локальные конфликты, – сказал Кортленд. – Ке-д’Орсе становилась все более антиамериканской, а я мог смягчить антифранцузские стереотипы Вашингтона. Наверно, у меня это неплохо получается.

– Так оно и есть.

– И это стоило мне моей семьи.

– Как в вашей жизни появилась Жанин Клунз?

– Чертовски, знаете ли, интересный вопрос! Я даже сам не знаю. Пребывал в типичном для разведенных состоянии, жил один в квартире, а не в собственном доме, жена с детьми вернулась в Айову, я был сам по себе и пытался хоть как-то отвлечься. Однако чувствовал себя словно в заточении. Время от времени мне звонили из Госдепартамента, говорили, что нужно появиться на таком-то банкете или приеме. И как-то раз вечером в Британском посольстве эта очаровательная женщина, такая живая, такая умница, похоже, обратила на меня внимание. Она держала меня под руку, когда мы переходили от группы к группе, и обо мне говорили много приятного. Но это все были знакомые дипломаты, и я не воспринимал их серьезно. А она восприняла и стала усердно разжигать мое тщеславие… Ну, об остальном, я думаю, догадаться не трудно.

– Нет.

– Правильно. Трудно мне сейчас. Что мне делать? Я, наверно, должен быть зол, взбешен ее предательством, вести себя как дикий зверь, жаждущий крови, но я ничего такого не испытываю. Я просто чувствую себя опустошенным, сгоревшим дотла. Я, конечно, подам в отставку. Продолжать было бы глупо. Высокопоставленному чиновнику, которого так легко обдурить, срочно надо переквалифицироваться в какого-нибудь слесаря.

– Мне кажется, вы можете гораздо плодотворнее послужить и себе, и своей стране.

– Как? Вернуться на родину и чинить трубы?