Паутина

— Что я могла противорчить, если покойный баринъ веллъ? Благодарите Бога, что съ нотаріусомъ такъ счастливо обладилось… Паче всякаго чаянія повезло вамъ въ этомъ дл. Другой полну душу грха наберетъ, a нарочно того не устроитъ, какъ вамъ отъ судьбы задаромъ досталось. Нотаріуса нту: застрлился. Книгъ его нту: сгорли. Иначе нотаріальнаго-то завщанія скрыть нельзя было бы, разв что съ нотаріусомъ въ сдлку войти. A это все равно, что къ себ кровососную піявку припустить бы… шантажъ на всю жизнь…

— Любопытно это изъ твоихъ добродтельныхъ устъ слышать, когда ты шантажомъ возмущаешься!

— Я шантажничать противъ васъ не собираюсь, a нотаріусъ этотъ, едоръ Ивановичъ покойникъ, выпилъ бы изъ васъ кровь… съ нимъ не по моему подлиться пришлось бы…

— A свидтели? — отрывисто бросилъ ей, шагая, Симеонъ.

— Вы же знаете. Сродственники мои. Темные люди. Подписали, гд я пальцемъ показала, a что — имъ и невдомекъ. Свидтелей не бойтесь. Спровадила ихъ отсюда. Въ дальнихъ губерніяхъ на мстахъ живутъ.

— Гд? — быстро спросилъ Симеонъ, разсчитывая внезапностью вызвать отвтъ.

Но Епистимія разсмялась.

— Да, ловки вы больно! Глупа была сказать!

— Змя ты, змя!

Отвернулся отъ нея Симеонъ, — прошелъ, качая головою, къ возлюбленному шкафу своему и припалъ къ его прохладному, полированному дереву. A Епистимія ласково и поучительно говорила:

— Вы бы лучше зм-то спасибо сказали, что она къ этому длу чужого глаза не подпустила. Теперь, что ни есть грха, весь — промежъ насъ двоихъ.

Симеонъ утомленнымъ жестомъ остановилъ ее.

— Хорошо. Довольно. Сколько?

— Чего это? — вскинула она на него озерными глазами своими.

— Говорю теб: я усталъ, не могу больше. Давай торговаться. Объяви свою цну: за сколько продашь документъ?

Епистимія обиженно поджала губы.

— Боже мой, сохрани, чтобы я вашими деньгами покорыстовалась. Когда вы меня интересанкою знали?

— Тогда изъ за чего же ты меня терзаешь? Въ чемъ твой расчетъ? Объяви свой расчетъ…

— Придетъ время, — говорила Епистимія мягко и дружелюбно, — я вашу бумагу сама уничтожу и пепелъ въ рчку пущу.

— Говори свой расчетъ! — нетерпливо повторилъ Симеонъ.

Епистимія смотрла на него съ задумчивымъ любопытствомъ.

— Маленько рано: не вызрло мое дло, о которомъ я собираюсь просить васъ, — вздохнула она. — Не знаю только, захотите-ли…

— Говори свой расчетъ.

— Да… что же? Я, пожалуй… — мялась Епистимія, все плотне обертываясь платкомъ, такъ что стала похожа на какое-то экзотическое растеніе, закутанное для зимовки подъ открытымъ небомъ. — Конечно, прежде времени это, лучше бы обождать, но, уже если вы меня такъ дергаете, я, пожалуй…

— Долго ты намрена изъ меня жилы тянуть?

Она зорко взглянула на него и, перемнивъ тонъ, произнесла тономъ условія строгаго, непреложнаго, внушительнаго:

— Только, Симеонъ Викторовичъ, заране уговоръ: безъ скандаловъ. Буйство ваше мн довольно извстно. Если дадите мн слово, что безъ скандала, — скажу. Если нтъ, лучше помолчу до своего времени. Мн спшить некуда, надъ нами не каплетъ.

— Хорошо, должно быть, твое условіе, — злобно усмхнулся блдный Симеонъ. — Въ когтяхъ меня, какъ раба плннаго, держишь, a вымолвить не смешь и — зеленая вся…

— Даете слово?

— Даю… Постой… Кто тамъ? — насторожился Симеонъ, потому что въ корридор прошумли быстрые, твердые шаги, и затмъ такая же быстрая рука ударила въ дверь короткимъ и властнымъ стукомъ. Голосъ молодой, нетерпливый и яркій, тоже съ властною окраской и, должно быть, очень похожій на голосъ Симеона въ молодости, отвчалъ:

— Это я, Викторъ. Къ теб по длу. Потрудись отворить.

— Я не одинъ и занять.

— Очень сожалю и извиняюсь, но не могу ждать.

— Приходи черезъ полчаса, Викторъ.

— Не имю въ своемъ распоряженіи даже пяти минуть свободныхъ. Будь любезенъ отворить.

— Да почему? Что за спхъ внезапный?

— Когда ты меня впустишь, это будетъ теб изложено,

Симеонъ бросилъ досадливый взглядъ на Епистимію, которая поднялась съ кресла, драпируясь въ платк своемъ, какъ высохшая темно-срая огромная ночная бабочка:

— Я пойду ужъ, Симеонъ Викторовичъ? — вопросительно сказала она.

— Да… Нечего длать… Сейчасъ, Викторъ! не барабань!.. Только ты, сударыня, не вздумай домой уйти… Мы съ тобой должны этотъ разговоръ кончить… Сейчасъ, Викторъ!.. Я этого сударя быстро отпущу… Ну, входи, Викторъ. Что теб?