Павел Дыбенко. Невероятные приключения уголовника и революционера

Наглость и упрямство матросского вожака угнетало Ильича и он только ждал удобного момента, чтобы сбросить зарвавшегося матроса с политического олимпа, не вызвав при этом матросского мятежа, против которого у большевиков все еще не было сил. Как здесь не вспомнить воспоминания В.Д. Бруевича, который приводит фразу, брошенную Лениным еще в Женеве: “Партия не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец. У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится”. Именно в это время Ленин начинает исподволь искать замену “преторианской гвардии революции”, которой объявили себя балтийские матросы. Эту замену он увидел в латышских полках. Парадокс, но в противовес максимально революционизированным матросам, латыши были к революции предельно равнодушны. Дело в том, что после взятия немцами Риги, оборонявшие ее латышские полки, отступили к Петербургу. Во время революционных событий они держали нейтралитет, сохранив организацию и всех офицеров-латышей. Теперь же среди всеобщей смуты и анархии, латышские полки являли собой образец порядка и дисциплины. Деваться латышам было особо некуда. Латвия была оккупирована врагами, но и в России они были чужими. Поэтому латыши держались друг за друга, образовав обособленное сообщество. Первый же зондаж В.И. Ленина относительно того, что руководство РСДРП (б) готово возвести латышей в разряд большевистской гвардии, с соответствующей оплатой за оказанные услуги, был встречен латышскими стрелками с одобрением. Куда лучше охранять большевистских вождей за хорошие деньги, чем гнить “задарма” в окопах под вражеским огнем. Однако сразу объявить о замене матросов на латышей Ленин побоялся. Разгневанная братва смела бы и латышей, и призвавших их в охрану большевиков. А посему переговоры с латышами происходили в строжайшем секрете. Да и “смену караула” решено было произвести не сразу, а позднее, в более подходящее время и в более подходящем месте. А пока Ленину и его окружению приходилось мериться со всеми безобразиями матросов и, прежде всего, с хамством и наглостью П.Е. Дыбенко.

К февралю 1918 года Балтийский флот уже почти полностью контролировался анархистами. Вторую по популярности позицию занимали эсеры. Что касается взявшей власть в стране партии большевиков, то она почти полностью утратила свои былые позиции и особой популярностью среди матросов уже не пользовалась. В силу этого большая часть еще недавних матросов-большевиков быстро перебежала в ряды анархистов. Положение для Дыбенко сложилось непростое. С одной стороны он был большевистским морским министром и был обязан жестко проводить на флотах линию Ленина. С другой стороны Павел Ефимович прекрасно понимал, что начни он проводить эту жесткую линию, ему несдобровать. Вчерашние друзья-братишки измены не простят. Причем едва Дыбенко качнулся в сторону Ленина, как на матросских митингах стали раздаваться призывы сместить неугодного наркома по морским делам на того, кто будет лучше прислушиваться к мнению «братвы». Понимая, что в случае большой бузы, руководство партии большевиков легко пожертвует им для умиротворения матросской массы, Дыбенко снова стал заигрывать с матросами, демонстрируя верность флотскому братству и независимость от большевиков.

Отметим, что, переметнувшись от большевиков к матросам, Дыбенко начал пить и безобразничать. Это нравилось матросам. Еще бы, Пашка-министр, гуляет напропалую вместе с ними, как с равными!

Стало быть, есть он самый, что ни на есть свой в доску братишка! Но такое поведение наркома по морским делам сразу же не понравилось Ленину, и остальным руководителям партии. Стало ясно, что Дыбенко никакой не идейный большевик, а очередной временный попутчик, к тому же почти неуправляемый, да еще склонный к пьянству и дебошам.

Кстати, первым начал строчить доносы на Дыбенко, обвиняя его в пьянстве и «спаивании» матросов-балтийцев для «обретения дешевой популярности», Ф. Раскольников, которого Дыбенко именовал до этого не иначе, как “друг Федя”. Некоторые историки считают, что Раскольников завидовал стремительной карьере Дыбенко и стремился самому занять его кресло.

Все попытки Коллонтай доказать Ленину преданность Павла Ефимовича делу большевизма успеха не имели. Впрочем, к этому времени и политическое влияние самой Коллонтай после выступлений против заключения Брестского договора с Германией сильно пошатнулось.

Глава двенадцатая

Нарвская эпопея