Печальные истории ушедшей эпохи. Не то выбрал. Не тем родился. Не туда пошел

– Бутылку белой разом выпиваешь? – спросил вдруг Гротов. – Не отрываясь?

На лице Миши Палкина щелкнула улыбка.

– Ну выпиваю, тебе-то что?

– А кто это видел? Ты, малый?

Гротов поглядел на Ярослава.

– Значит, никто не видел… А если так, то, значит, не пил. Не приходилось…

Он еще минуту ждал ответа и закричал:

– Ах вот как обернулось! А говорили, богатырь! Срезался на ерунде! Детский сад! Моя бабка любила слово «околесица»… Если это кино, пусть остановят картину… Каплинский, куда ты меня привел? Клевета на СССР! Как пережить такой позор?..

Гротов кривлялся и кричал, как на ярмарке.

Миша Палкин скривился, но ничего не делал.

– Нет, это скучно, неинтересно! – кричал Гротов. – Скажи мне, Каплинский, зачем людей одурачивать? Где тут богатырь? Сто килограммов детских сосок! Разочарование!

Каплинский вскочил, сунул руки за спину и стал ходить, как цапля.

– Не ожидал, Миша, – повторял он. – Ну и ну.

Миша Палкин трогал затылок.

– Да было несколько раз, – сказал он. – Кажется, два. Не помню. Что я буду свистеть об этом? Выпил бутылку – выбросил.

– А кто это видел? – завопил Гротов. – Я спрошу, проверю. Если надо, на полюс поеду, на экватор. Нырну в глубины океана. Так кто же свидетель? Кто?

– Как кто? Сева Носов, Никита. Другие бродяги.

– Первые два не в счет, – сказал Каплинский.

– Так я и знал! – заорал Гротов. – Ни одного свидетеля!

Он был счастлив, что Миша Палкин растерян. Лицо его изменилось. Оно выражало теперь строгость и бессердечность.

– Мне говорили, что тут о человеке великая слава идет, – сказал Гротов. – А у парнишки просто разыгралось воображение!

Миша Палкин никогда не слышал о себе и четверти сказанного.

Он поднялся, и струи песка бросились бежать с его одежды.

– А ну, иди сюда, дядя, – сказал он Гротову. – Ты говорил много, да все без толку. А теперь я скажу. Проснешься на столе в больнице.

Гротов вдруг усмехнулся.

– Значит, это правда, – сказал он. – Если злишься – не такой уж ты и сильный. Не выпьешь бутылку водки в одно дыхание.

– Да говорю, что выпью. Только тебе-то что?

– А то, что я не верю. И везде буду это говорить. Не могу таить в себе ужасные подозрения. Ведь что твоя слава? Она, как пиджак из бумаги – чепуха. Пока не предъявишь доказательства.

– Будет настроение – предъявлю. Но тебе после этого лучше утопиться.

– Утоплюсь, Миша. В нашей насквозь спортивной стране уважают чемпионов.

Миша Палкин задумчиво отправился по берегу вдоль воды.

Ярослав шел рядом и волновался за приятеля.

– А я верю, – произнес он. – Если ты сказал, что пил, то почему же это неправда?

Ярославу показалось, что сейчас Миша Палкин избавится от растерянности, засмеется и станет прежним.

– Ничего, как-нибудь перескочим, – тревожно проговорил Миша Палкин.

В эту ночь он лег спать, не сказав ни слова.

Утром к нему вышел Гротов и стал нагло ухмыляться.

– Опять ты? Отстань от меня! – весело объявил Миша Палкин. – А то я тебя в бочку закатаю и в море брошу.

Гротов снова обратился к публике.

– Между прочим, недалеко отсюда по железной дороге на одной станции работает Дарья Плеткина. Судомойка в тамошнем буфете. Что вы думаете? Эта дамочка выпивает бутылку водки, как «Крем-соду». Не отрываясь. А потом еще приступает к своим обязанностям. И папиросы курит.

– Неужели, баба? – спросил Каплинский.

– Я ей письмо напишу, – сказал Гротов. – Пусть гордится собой. Пусть знает, что она здесь одна такая сильная личность. Остальной мир узнает об этом через секунду.

Миша Палкин усмехался, но его мучили эти слова. Он смущался.

Он готов был бежать от этой неприятной для него речи.

Все разглядывали его – следили за улыбкой и румянцем. Детская улыбка Миши Палкина затухала.

Ярослав ненавидел Гротова.

– Славу, Миша, еще заслужить надо, – нахально сказал Гротов в заключение.

– Ты обо мне беспокойся, отец родной, – ответил Миша Палкин. – Для меня солнце везде светит и трава везде мягкая.

– Напрасны такие утешения. Если не покажешь себя – ничего не выйдет.

– Покажу в конце недели.

– Неужели? О! Это уже разговор двух завсегдатаев английского клуба. Значит, в субботу?

– В субботу.

– Все брошу и приду посмотреть. Очки надену. И даже в библиотеку имени Цурюпы не пойду – читать Альфонса Доде, обещаю.

– Опять много говоришь? – спросил Миша Палкин. – Один такой язык откусил, когда я его по лбу щелкнул.

Гротов отступил назад. Оглянувшись, зашел за бочку и замолчал.

Мысли о хлопотах, связанных с лечением после кулаков Миши Палкина, заставили его умолкнуть.

Миша Палкин тоже стал молчалив, слова выходили из него теперь с большой неохотой. С лица исчезло удовольствие.

После работы он даже не взглянул в сторону моря, а отправился в город. Он шагал так быстро, что Ярославу пришлось бежать рядом с ним. Они шли по крайней улице вдоль железнодорожных путей.

Ярославу нравились гудки тепловозов, нефтяные запахи и надписи на вагонах, и ему хотелось сказать, что он еще очень мало видел в жизни.

Он сказал это, когда они свернули с дороги и пошли по шпалам.

– А я уже много повидал, – ответил Миша Палкин. – С шестнадцати лет по стране гуляю.