Пейзаж с парусом

— Нет, вы невозможный человек, Оптухин! Ну почему вы говорите «наша с вами» проблема? Она ваша! Только ваша. Вы ломитесь в открытую дверь, все, что вы предлагаете, известно и вашему директору, и где там… в Перовске, в министерстве. Везде!.. Терпение надо, Оптухин, терпение! Нам полвека потребовалось, чтобы создать эти самые производственные объединения, кооперацию, которую вы тут же начинаете переиначивать на свой манер. Потерпите. Займитесь лучше желтыми карточками, может, на самом деле выиграете!

Оптухин тоненько хихикнул.

— А зачем мне, Евгений Алексеевич? Зачем мне деньги? Я ведь говорил вам, что мне все равно долгий отпуск не дадут. Нет прецедента. А вы вот — и деньги и отпуск. Газета! Я же все точно рассчитал, Евгений Алексеевич. Вам, журналисту, сколько хочешь езди. Хоть в Чернигов, хоть в Баку. И инженер вы, тут уж мне просто повезло. Теперь вот я на Геннадия Сергеевича еще надавлю, чтобы не боялся шуметь в объединении, а вы за статью примитесь. Мы, знаете, как все выгоды докажем? Ого-го! Мы действительно фирму создадим, нас на мировом рынке конкуренты как огня станут бояться!

Травников вскочил со скамейки.

— Вздор, вздор вы говорите, самонадеянный человек! Знаете ли вы, что я ухожу из редакции? Совсем, навсегда! И сюда приехал, чтобы написать малюсенькую, такую крохотную заметочку и согласиться в ней с вашим директором. Понимаете? А теперь вот пойду к нему и так все улажу. Без заметки! Попрошу извинения. Устно. И никогда больше не увижусь с вами… Живите, мечтайте довести свой заводишко до мировых стандартов. Только помните, что не за ним будущее, а за большими современными предприятиями… И уж если бы я писал, так о них, о настоящих королях мирового рынка. Ясно?

Ветвистая трещина на асфальте словно бы повела его через двор в темный провал двери, к лестнице, где на каком-то там этаже — директор. И вправду никакой заметки не надо, только поговорить.

В дверях Травников столкнулся с какой-то женщиной, неловко топтался, пропуская ее вперед, но, ступив на лестницу, все же услышал, как донеслось со скамейки, от листьев хмеля:

— Неправда, Евгений Алексеевич! Все равно неправда!..

Потом, за проходной, когда садился в машину, защелкнул замок ремня, он вспомнил это ехидное оптухинское «неправда» и, злясь на себя, признал, что как ни странно, а действительно вышло не так, как думал он, как решил, а совсем, совсем по-другому. Вот ведь и директор, Геннадий Сергеевич, казалось бы, должен был поддержать, ну уж удовольствие хотя бы получить, когда ему говорят, что технолог, точно, невозможный человек, и кто говорит — представитель редакции, так сказать, противная в споре сторона, а он только набычился, кряхтел, ворочался в тесном его немолодому телу кресле, и в горле у него тихо клокотало, будто он перебирал слова, определял, какие нужны, и они там, в горле, звучали на пробу все разом. Наконец выдавил — тяжело, наклонив голову с аккуратным зачесом на лысом лбу: «Тут все непросто». И сразу разговор о заметке, о том, зачем к нему явился Травников, отлетел в сторону, потому что, сказал директор, все это ерунда, детские игры, подшили его ответ в редакции в папку — и ладно, а вот если разобраться, если понять, чего добивается этот чудак Оптухин, так перво-наперво надо признать, что производственное объединение создали наспех, можно даже сказать, формально, потому что истинной специализации и кооперации это не дало, как работали, так и работаем, только теперь кое в чем еще потруднее стало. И уж если совсем всерьез говорить, так красивым словом «рентабельность» прикрывается лишь тот факт, что их завод не работает в убыток, не сидит на госдотации, а уж если совсем быть точным — не дает ни копейки прибыли.

Пропыхтев все это, изъерзав тесноватое кресло, Геннадий Сергеевич не скрыл и мотивы своей саморазоблачительной речи: пусть не думает товарищ журналист, что его к таким мыслям и словам подвигнул Оптухин; просто ему рекомендуют нового главного инженера, явно с «подсадкой» рекомендуют, чтобы отправить затем на пенсию, так вот он, когда ему сказали про нового главного, и подумал, с чем его оставит, подумал и решил, что хорошо бы все-таки что-то сделать, что-то такое, в чем он, Геннадий Сергеевич, смыслит лучше других, все-таки пятнадцать лет на заводике и тоже технологом начинал, как Оптухин, только тот мастер угли раздувать, а он, Геннадий Сергеевич, никогда громко выступать не любил, лучше дело делать, потому и орден имеет, и депутатом избрали, а не совали бы ему смену, так, может, и теперь бы вел, как прежде, свой кораблик мимо мелей и камней, которые знает дай бог. И третьего дня всего ему это в голову пришло, третьего дня позвонили насчет нового главного. Так что если товарищ журналист всерьез пришел их производством заниматься, так пожалуйста, он со всем сердцем к услугам.