Передышка

Проследила за моим взглядом и, прежде чем я успел сказать хоть слово, узнала

Бланку. Значит, дочь все-таки на меня похожа. Я помахал Бланке, и она подошла —

красивая, веселая, добрая. Я ощутил отеческую гордость. «Бланка, моя дочь».

Авельянеда протянула руку. Рука дрожала. Бланка была на высоте: «Пожалуйста, не

волнуйтесь. Это я хотела познакомиться с вами». Тем не менее Авельянеда никак не

83

могла прийти в себя. В страшном волнении пробормотала она: «Господи боже мой!

Не могу себе представить, неужто он говорил с вами обо мне? Не могу себе

представить, вы хотели со мной познакомиться. Простите, вы, наверное, думаете бог

знает что...» Бланка всячески старалась ее успокоить, я тоже. И все же я уловил

какую-то ниточку взаимной симпатии, протянувшуюся между ними. Они почти одного

возраста. Разница небольшая. Авельянеда постепенно успокаивалась, уронила,

однако же, пару слезинок. А через десять минут они уже мирно и безмятежно

беседовали. Я слушал. Я познал новую радость — они здесь обе, рядом со мной,

две женщины, которых я люблю больше всего на свете. Авельянеда горячо

настаивала, чтобы я проводил дочь.

Расстались. Мы с Бланкой прошли пешком несколько кварталов под

моросившим дождем, потом сели в автобус. Дома Бланка меня обняла, обычно она

не слишком щедра на ласки, так что это объятие я не забуду. Прижалась щекой к

моей щеке, сказала: «Она мне понравилась по-настоящему. Я и не думала, что ты

способен сделать такой удачный выбор». Я почти не ужинал и поскорее лег. Устал

так, будто целый год камни ворочал. Но какое это имеет значение?

Вторник, 23 июля

Со вчерашнего дня, когда мы с Бланкой ушли из кондитерской, я не видел

Авельянеду. Сегодня рано утром в конторе она подошла к моему столу с двумя

скоросшивателями, спросила что-то. Мы всегда очень осторожны на работе (до сих

пор никто ни о чем не догадывается). Но сегодня я взглянул на нее внимательно.

Хотел знать, как она себя чувствует, не сердится ли, что я подстроил ей вчера

ловушку. Она смотрела серьезно, очень серьезно, лицо почти совсем не подкрашено.

Я ответил на ее вопрос, объяснил, что надо сделать. Вокруг были люди, мы не могли

сказать друг другу ни слова. Отходя, она положила на мой стол две чековые книжки,

а под ними листок, на котором было нацарапано: «Спасибо».

Пятница, 26 июля

Восемь часов утра. Завтракаю в «Тупи»1. Одно из моих величайших

удовольствий. Сажусь возле окна, выходящего на Площадь. Идет дождь. Еще того

лучше. Я научился любить это легендарное чудище — дворец Сальво. Не зря же его

1 «Тупи-Намба» — знаменитый в Монтевидео ресторан, где собиралась обычно интеллигенция.

84

изображают на открытках для туристов. Можно сказать, что дворец выражает наш

национальный характер — грубый, безвкусный, тяжеловесный, милый. До того он

некрасив, до того безобразен, что приводит в хорошее настроение. Я люблю «Тупи»

в эти часы, совсем рано, когда еще не набежали сюда гомосексуалисты (я забыл о

Хаиме, какой ужас!) и только кое-где за столиками сидят одинокие старики,

почитывают «Диа» или «Дебате» и наслаждаются. Большинство из них —

пенсионеры, которые никак не могут отвыкнуть подниматься ни свет ни заря. А я,

когда выйду на пенсию, тоже буду по-прежнему ходить в «Тупи»? Или привыкну

валяться в постели до одиннадцати, словно какой-нибудь начальственный сынок?

По-настоящему следовало бы делить общество на классы в зависимости от того, кто

в котором часу встает. А вот и Бьянкамано, беспамятный официант, наивный и

искренне благожелательный. В пятый раз заказываю я ему полпорции кофе с

молоком и рогалики, и наконец он приносит большую чашку кофе и крекеры. И так он

старается, от всей души, что я сдаюсь. Опускаю один за другим кусочки сахара в

чашку, а Бьянкамано стоит возле и рассуждает о погоде и о работе. «Оно конечно,

что хорошего, коли дождь идет, а только я говорю: сейчас ведь у нас зима или как?»

Я соглашаюсь, в самом деле нет никакого сомнения в том, что сейчас зима.

Господин, сидящий в глубине зала, зовет Бьянкамано, господин чрезвычайно

рассержен, ему Бьянкамано тоже принес совсем не то, что он заказывал. Только

господин отнюдь не намерен сдаваться. А может быть, он аргентинец, приехал сюда

на недельку по делам, заработать малую толику, и не знает наших обычаев. Далее

следует второе отделение моего праздника — чтение газет. Случается, я покупаю их

все. У каждой свое лицо, и мне доставляет удовольствие различать их.

Стилистические выкрутасы «Дебате», благопристойное ханжество «Паис», пестрая

смесь самых разных сведений, изредка разбавляемая антиклерикальными

выпадами,— «Диа», толстенная «Маньяна», какие они все разные и какие

одинаковые. Ведут сложную игру, хитрят, намекают, переходят из одного лагеря в

другой. А на деле едят из одного корыта, врут да обманывают, тем и кормятся. А мы-