Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Допустимо, что сотрудники «Граней» не знали всю советскую библиографию Шаламова. А вот не знать о западногерманской публикации рассказа не могли. У «Посева» и «Граней», подчеркнем еще раз, один издатель. Да и штаты, так сказать, пересекались. Потому умолчание вроде бы странное.

На самом деле все объяснимо. После неудачи в связи с посевовской публикацией «Крутого маршрута» организаторы не желали напоминать читателям о почти одновременном выпуске еще и шаламовского рассказа — тем же издателем. Гораздо заметнее стала бы интрига. По советско-итальянской версии, инцидент обусловлен некорректными действиями фирмы «Мондадори», а западногерманского участия словно бы и не было.

В семьдесят седьмом номере «Граней» публикация шаламовской прозы была продолжена. Тем самым демонстрировалось, что не без попустительства Твардовского нанесен урон репутации СССР. Значит, с политической точки зрения была вполне обоснована замена новомирского главреда[92].

Трудно судить, насколько эффективны были публикации в «Гранях» — после отстранения Твардовского от должности главреда. Главная задача, подчеркнем, уже решена к тому времени.

Нерешенной же оставалась другая задача: ЦК КПСС должен был реагировать на публикации Войновича, Некрасова и Шаламова в «Гранях». Пусть и невиновны писатели, а интригу надлежало маскировать. Создать видимость реакции. Что называется, зачистить информационное поле.

Проще всего решался вопрос об участи Некрасова. Фронтовик, офицер, коммунист, сталинский лауреат, он хоть и дерзил власти, но в целом считался лояльным советским писателем. Инкриминировать ему отправку рукописи за границу было бы странно: очерки давно уже напечатаны, потому сомнительной выглядела бы инициатива автора, решившего вдруг рисковать статусом литератора-профессионала ради новой публикации, едва отличимой от прежней. Так что по умолчанию виновными оказались некие «провокаторы».

Иное дело — Войнович. У него репутация иная, да и «роман-анекдот» явно сатирический, то есть крамольный. Но каяться автор не желал, значит, исключен был пастернаковский вариант. Потому в ЦК партии выбрали гинзбурговский.

Войновичу предложили компромисс. Можно не каяться, но следует в печати опротестовать заграничную публикацию.

Без уступок было не обойтись. И так уже более года не печатался. И автор крамольного романа согласился опротестовать заграничную публикацию. Контролировал процедуру В. Н. Ильин — секретарь по организационным вопросам Московского отделения ССП.

Много лет спустя Войнович эту процедуру довольно подробно характеризовал. По его словам, заявление, подготовленное для «Литературной газеты», формулировалось «приблизительно так: „Мне стало известно, что журнал `Грани` напечатал небольшую часть моего незаконченного романа, на что я никому не давал разрешения. Я протестую“. Ильин пошевелил губами, взял авторучку и перед словом „журнал“ вписал эпитеты: „антисоветский, так называемый“ и еще что-то о грязной политической провокации. Я говорю, что это не пойдет. Он тут же согласился: вычеркиваем. Вычеркнули. Я подписал».

Опубликовало письмо «Литературная газета» 14 октября 1970 года. Начиналось оно полемически: «Мне стало известно, что издающийся в ФРГ антисоветский журнал „Грани“…»[93].

Далее — в том же духе. Если верить «Литературной газете», Войнович, утверждал: «Я глубоко возмущен гангстерской акцией этого так называемого журнала, преследующего грязные и явно провокационные цели».

Войновича попросту обманули. И писатель отметил: «письмо было опубликовано с правкой Ильина. Со всеми его словами: „так называемый“ и „грязная провокация“. Так что автором по крайней мере половины слов является он. Но протестовать против этого бесполезно и негде. Разве что в тех же „Гранях“».

Компромисс не удался. Репутационный ущерб, по словам Войновича, оказался значительным. Однако негласный запрет на публикации был снят.

Перемирие Войновича и руководства ССП было, как известно, недолгим. В дальнейшем автор крамольного романа отвергал компромиссы.

Тем не менее в 1970 году Суслов выиграл. Он добился уступки от Войновича. Оставался Шаламов, а тут все оказалось сложнее.

Шаламов, в отличие от Войновича, жил не только литературным трудом. Имел и другой источник дохода, пусть и мизерного. К 1970 году получал уже пенсию — как по возрасту, так и в качестве инвалида, «жертвы сталинских репрессий».

Запугать его привлечением к уголовной ответственности было б трудно: угроза практически нереализуема из-за прогнозировавшегося международного скандала. Но для литератора и запрет на публикации — серьезная опасность.

Шаламова убеждали долго, и он тоже уступил. Письмо в «Литературную газету» опубликовано 23 февраля 1972 года[94].

Руководил операцией все тот же Ильин. Так, этот «соавтор» почти копировал первую фразу письма Войновича, только издание упомянуто другое: «Мне стало известно, что издающийся в Западной Германии антисоветский журнальчик на русском языке „Посев“…»[95].