Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Более того, указание правообладателя еще и в принципе неуместно. Даже если договор и был бы заключен, сообщать о таком в эмигрантской прессе — значит провоцировать карательные меры по отношению к родственникам Гроссмана.

Получилось, что редакция журнала «Грани» не только ложные сведения распространяла, но еще и провоцировала карательные меры по отношению к советским гражданам. Эти обстоятельства не могли не привлечь внимание эмигрантских критиков.

Равным образом, не могло не привлечь внимание критиков то, что акция была не только срочной и провокативной. Еще и комплексной. В ноябрьском номере журнал «Посев» опубликовал фрагмент гроссмановской повести[104].

Зачем понадобилась — нетрудно было догадаться. В два приема: по аналогии.

Сначала угадывался modus operandi. Даже те, кто не помнили или вовсе не знали о четырнадцатилетней давности скандале в связи с Дудинцевым, вряд ли забыли другие, аналогичные и тогда совсем недавние. Это посевовские же публикации Гинзбург, Войновича, Твардовского, Некрасова и Шаламова. Серия ударов, ассоциировавшаяся с заменой новомирского главреда.

Прагматику серии ударов и обозначило — достаточно четко — отстранение Твардовского от должности. А коль скоро строптивый главред отстранен, легко угадывался объект новой атаки, уже не относящейся к «Новому миру». Торопливость редакции журнала «Грани» можно было объяснить только стремлением успеть с гроссмановской публикацией к солженицынскому триумфу. Присуждению Нобелевской премии.

Литературная репутация Солженицына устойчиво ассоциировалась с пресловутой «лагерной темой». Причина, разумеется, не только в дебютной повести, вскоре принесшей автору мировую известность.

К 1970 году за границей опубликована еще одна солженицынская повесть, тоже связанная с «лагерной темой». И — практически одновременно — роман той же тематики[105]

.

Иностранные читатели полагали, что Солженицын первым из советских писателей открыл «лагерную тему». Но в ноябре 1970 года выяснилось: к ней обращался и Гроссман. Причем раньше, нежели будущий нобелевский лауреат.

Легко угадывалась также причина, обусловившая наличие провокативной компоненты в срочной и комплексной акции. Указанием правообладателя блокировались инициативы других издателей, если б кто пожелал опубликовать гроссмановскую повесть, которую издательство «Посев» не планировало распространять — после того, как был оспорен солженицынский приоритет в области «лагерной темы».

Обсуждение прагматики срочной, провокативной и комплексной акции было заведомо невозможно в эмигрантской периодике. Это непременно подразумевало бы инвективы в адрес издателя. Скажем, коллаборацию с КГБ. Дерзнувшие хотя б намеком обозначить подобного рода обвинения многим рисковали. Никаких доказательств нет, лишь подозрения, значит, ближайшая перспектива — судебное преследование, а в итоге потеря работы и т. д.

Эмигрантские критики выбрали другой вариант. Пресловутое «замалчивание» гроссмановской повести. Ну а подозрения вскоре подтвердились.

Указание обладателя прав на публикацию гроссмановской повести вроде бы подразумевало скорое переиздание, а также переводы на иностранные языки. Однако и на русском книга не была издана в 1971 году. И в следующем тоже.

До переводов на иностранные языки дело вообще не дошло. И только в 1973 году издательство «Посев» выпустило новый тираж повести[106].

Предположим, лишь тогда и разошелся первый тираж. Так ли, нет ли, можно спорить, но бесспорно очередное хронологическое совпадение: в 1973 году началась публикация самой известной книги Солженицына — «Архипелаг ГУЛаг»[107].

Заглавие обозначало тематику и проблематику новой книги нобелевского лауреата. ГУЛаг — аббревиатура, забытая к 1973 году, но Солженицын напомнил о ней читателям. Речь шла о Главном управлении лагерей НКВД СССР.

Издание книги оказалось событием мирового значения. Впервые советский литератор столь дерзко противопоставлял себя правительству страны. И на то была особая причина.

Как известно, КГБ — по заданию ЦК партии — вел постоянное наблюдение за Солженицыным. Летом 1973 года была арестована одна из его тайных помощниц, машинистка, у которой изъяли черновой вариант книги. После допроса она повесилась. Тогда автор и санкционировал публикацию в парижском издательстве YMCA-PRESS, куда заранее тайно отправил копию беловой рукописи.

Акция было именно ответом Солженицына. Что он и подчеркнул в предисловии: «Со стеснением в сердце я годами воздерживался от печатания этой уже готовой книги: долг перед еще живыми перевешивал долг перед умершими. Но теперь, когда госбезопасность все равно взяла эту книгу, мне ничего не остается, как немедленно публиковать ее».

В советской периодике нобелевскому лауреату, инкриминировали предательство. «Измену родине», если следовать юридической фразеологии.

Эмигрантское издательство ответило на публикацию книги нобелевского лауреата новым тиражом гроссмановской повести, где «лагерная тема» — доминирующая. Вновь было обозначено, что не Солженицын первым к ней обратился.