Читаем Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов полностью

В этом сюжете не все ясно. Сам же Ерофеев рассказывал о солидном размере и немалом весе каждого макета — в одиночку не унести. А ведь предстояло два экземпляра незаметно передать иностранцам. Не из простых задача, непросто и найти таких «знакомых», чтобы они «с огромным риском для себя взялись вывезти альманах за границу».

Следовательно, «метропольские» организаторы предвидели реакцию ССП. И участие КГБ тоже. Были настолько «предусмотрительны», что подготовили отправку альманаха не после «скандала», а до.

Пару макетов спрятали, выбрали подходящих «знакомых», сумели, не привлекая внимания КГБ, встретиться с ними, договориться и передать то, что предстояло вывезти из СССР. Тут самое интересное — подробности. Ерофеев тогда воздержался от них.

Судя по цитируемой статье, «метропольцы» полагали, что до исключения из ССП дело не дойдет. Но указано: когда Ерофеев и Попов уехали из Москвы, их все же исключили — заочно.

Обошлось без вызовов на какие-либо заседания. Принято было постановление: «Учитывая, что произведения литераторов Е. Попова и В. Ерофеева получили единодушно отрицательную оценку на активе Московской писательской организации, секретариат правления СП РСФСР отзывает свое решение о приеме Е. Попова и В. Ерофеева в члены Союза писателей СССР…»

Уловка неуклюжая. По словам Ерофеева, «начальство стало разрабатывать версию, будто мы никогда и не были приняты в Союз, стараясь все запутать. Мы с Поповым явились к Кузнецову узнать, за что нас исключили. „Вас никто не исключал, мы просто отозвали свое решение“. — „Но в уставе нет такого положения!“ Тогда он достал устав и прочитал нам, что советский писатель должен участвовать в коммунистическом строительстве. Мы что-то возразили. Кузнецов воскликнул: „Вы еще о правах человека заговорите!“».

Да, о «правах человека» рассуждать было б небезопасно. Это тема пресловутых «голосов». Кузнецов иронизировал, но в подтексте — угроза. Акция «метропольцев» уже признана тогда «идеологической диверсией». Последствия в таком случае подразумевались.

Неудавшийся компромисс

Формально литературные функционеры действовали вопреки правилам. Но взыскивать за нарушение было некому.

Жалобы в секретариат ССП или ЦК партии не имели смысла. Там уже все решили. И Ерофеев акцентировал, что исключение — «литературная смерть. Кого исключали, того уже никогда не печатали. Мы с Поповым в один миг оказались диссидентами. Замечательная бандитская логика — ударить по молодым, чтобы запугать и разобщить всех. Наши товарищи — Аксенов, Битов, Искандер, Лиснянская, Липкин — написали письмо протеста: если нас не восстановят, они все выйдут из Союза. Такое же письмо послала и Ахмадулина. Об этом не замедлил сообщить „Голос Америки“. Страсти накалились».

Выбранный «секретариатом правления СП РСФСР» вариант и впрямь казался странным. Не следовало откуда-либо, что лишь Ерофеев и Попов заслуживают исключения, а не все прочие «метропольцы», состоявшие в той же организации.

Логика тут и впрямь «бандитская». Потому упомянутые Ерофеевым знаменитости сочли нужным вступиться за исключенных коллег. И, что важно, публично. О «письме протеста», отправленном руководству ССП, узнали иностранцы. Понятно, что от «метропольцев» же.

Огласка и выручала. Иностранные коллеги тоже поддержали. Ерофеев не без торжества отметил: «12 августа 1979 года „Нью-Йорк таймс“ опубликовала телеграмму американских писателей в Союз писателей СССР. К. Воннегут, У. Стайрон, Дж. Апдайк (по приглашению Аксенова участвовавший в альманахе), А. Миллер, Э. Олби выступили в нашу защиту. Они требовали восстановить нас в Союзе писателей, в противном случае отказывались печататься в СССР».

На первый взгляд протест американцев против решения советского писательского союза тоже вне логики. Ерофеева и Попова не привлекали к уголовной ответственности, значит, «права человека» тут вроде бы ни при чем, а ССП — общественная организация, ее решения принимаются в установленном порядке, они выражают мнения большинства.

Однако американцы получили нужные сведения. Нашлось кому объяснить им, что означает исключение из ССП. Это ведь не только негласный запрет на публикации. Еще и перспектива лишения работы, если служебные обязанности имеют отношение к литературе, а в дальнейшем — привлечение к уголовной ответственности за пресловутое «тунеядство». Далее, понятно, ссылка в отдаленные северные районы страны. Вариант Бродского. У Ерофеева и Попова была именно такая перспектива.

Ерофеев тогда — сотрудник Института мировой литературы Академии наук СССР, а Попов занимал редакторскую должность в издательстве Художественного фонда. Писательского статуса их уже лишили, последствия с необходимостью подразумевались.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия