Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Не только разгромом завершился проект «Метрополь». К началу 1980-х годов удалось победы добиться, пусть и относительной.

Уместно отметить, что разгром «Метрополя» формально не отразился на профессиональной деятельности Ерофеева в качестве литературоведа. Он по-прежнему работал в ИМЛИ АН СССР. Младший научный сотрудник — с 1973 года.

По неписаным, и все-таки неукоснительно соблюдавшимся правилам, обладателя ученой степени полагалось бы повысить в должности. Но младшим научным сотрудником Ерофеев по-прежнему оставался. Его больше не пытались уволить, но и академической карьере не способствовали. Такая «игра».

Лишь в 1986 году Ерофеев получил должность старшего научного сотрудника ИМЛИ. Другая эпоха — горбачевская.

В 1987 году ИМЛИ возглавил Кузнецов. Он тогда доктор филологических наук, даже и член-корреспондент АН СССР. Можно спорить о его научных заслугах, однако не в них дело.

Новый директор счеты с «метропольцем» не сводил. Тут опять же ничего личного: «игра» другая, правила изменились. «Перестройка».

Кузнецов всегда играл умело. Иногда был готов рискнуть, но — в рамках правил.

Ерофеев уволился в 1992 году. Известному писателю уже не требовались ни постоянное место работы, ни академический статус. Как выше отмечалось, «метропольский» разгром — этап на пути к победе.

Что до истории романа «Жизнь и судьба», то в ней «метропольский» разгром сыграл важную роль. Он способствовал первому изданию главной книги Гроссмана.

Именно в конце 1970-х годов Войнович очередной раз попытался найти издателя, готового полностью опубликовать роман Гроссмана

. Что и удалось.

Да, Войнович не мог предвидеть афганскую войну, обусловившую завершение «разрядки». И был он уже вне СП, диссидентом считался, потому вполне допустимо, что не учитывал такой фактор, как «метропольский» проект. Но все совпало.

Какими бы соображениями ни руководствовался Войнович, удача ему сопутствовала. За границей политическая ситуация иной стала.

Во-первых, «разрядка» закончилась. Более жесткой стала конфронтация. В том числе и пресловутое «идеологическое противостояние двух систем».

Ну а во-вторых, «метропольский» разгром демонстрировал: так называемая «литература нравственного сопротивления» стала делом не только ведомых диссидентов, но и советских писателей. Интерес к ней рос, потому актуализовалась идея полного издания романа «Жизнь и судьба».

Да, его с 1975 года трижды анонсировали, печатались главы, вот только до книжного издания дело не доходило. Как отмечалось выше, издатели были осторожны: хронологические совпадения публикаций в эмигрантских журналах выглядели слишком уж странно. Если точнее, подозрительно. Тут подразумевалась очередная интрига против автора строжайше запрещенной в СССР книги — «Архипелаг ГУЛаг». Однако с тех пор ситуация изменилась кардинально. Солженицын и так признан классиком мировой литературы, ну а гроссмановский роман — кто бы раньше ни посылал рукописи за границу — еще один сильный аргумент в пресловутом «идеологическом противостоянии двух систем».

Войнович опять рискнул, вновь отыскав способ отправить фотокопии рукописи за границу. И выиграл. Это было началом уже нового этапа в истории романа «Жизнь и судьба».

Часть V. Литературная контрабанда

Доставка и отправка

Мы уже отмечали, что в изложении мемуаристов история публикации гроссмановского романа выглядит крайне запутанной. Если не вовсе туманной.

Это относится, в частности, к рассказам о важнейших этапах, предшествовавших как публикациям глав романа эмигрантскими периодическими изданиями, так и выходу первой книги. Речь идет о способах отправки фотокопий рукописи за границу и доставке их заграничным издателям.

Причина, конечно, не одна. В мемуаристике весьма часто повествование об увиденном и/или услышанном трансформировано, сообразно аберрации памяти мемуариста. Сознательное искажение — тоже случай нередкий.

Однако важнее другое. Поначалу участники событий, равным образом свидетели, вынуждены были скрывать обстоятельства, связанные с отправкой рукописей и доставкой их заграничным издателям. Ну а когда изменилась политическая ситуация в СССР, свидетельствовавшие избегали подробностей, которые бы противоречили сказанному прежде.

Избежать не удалось. Это и позволяет многое прояснить.

Начнем с отправки рукописей за границу. Есть два основных свидетеля: Войнович и Липкин.

Как выше отмечено, Войнович лишь в 1984 году счел нужным публично заявить, что рукопись попала за границу его стараниями. Так он и ответил намекавшим в эмигрантской периодике на возможность связи публикаций гроссмановского романа с очередной интригой КГБ.

В подробности Войнович тогда не вдавался. Не объяснил, к примеру, откуда у него рукопись Гроссмана.