Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Нашел, вероятно, с помощью давнего знакомого и коллеги, тоже советского эмигранта — Маркиша, преподававшего тогда в Женевском университете.

Главное было сделано. Книгу согласился опубликовать директор издательского дома «l’Age d’Homme» в Лозанне — В. Дмитриевич.

Подведем итоги. Согласно Липкину, за границу была отправлена одна фотокопия рукописи. Войнович утверждал, что три. Но каким образом две из них доставлены издателям — неизвестно.

Контрабанда и текстология

Проблема доставки копий гроссмановских рукописей заграничным издателям не ставилась в 1990-е годы. Считалось, что все и так ясно: раз уж сам Войнович рассказал, как он копировал роман и отправлял микрофильмы за границу, а Липкин подтвердил — в целом — версию, предложенную известным диссидентом, значит, слухи о причастности КГБ опровергнуты.

Да, подробности можно было бы признать несущественными. Если бы не ряд немаловажных обстоятельств.

Одно из них — публикации глав романа в посевовских журналах. Это ведь не объяснено до сих пор.

Согласно Липкину, он в копировании рукописи не принимал участия. Аналогично — не имел отношения к отправке копированных материалов за границу.

Но самой идеей отправки подразумеваются два пункта. Исходный и конечный. Соответственно, отправитель и получатель, то есть адресат.

По словам Войновича, адресатом был главный редактор журнала «Континент» — Максимов. Именно ему планировалось доставить микрофильмы. И первый, и второй.

Однако в «Посеве» и «Гранях» тоже печатались главы романа. Значит, гроссмановсие материалы и там оказались.

Можно предположить, что туда они попали стараниями Сахарова и его жены, помогавших Войновичу. Но эта версия противоречит воспоминаниям Боннэр, опубликованным в одиннадцатом номере журнала «Знамя» за 2005 год[145].

Боннэр довольно подробно описывала предысторию копирования. По ее словам, Войнович сообщил, что «на три дня у какой-то близкой автору женщины (имя не назвал) достал рукопись конфискованной книги Василия Гроссмана „Жизнь и судьба“. И надо за этот срок в полной тайне сделать копию с рукописи и переслать ее на Запад. Я вначале растерялась, но, подумав, сказала, что мы это сделаем».

Она также сообщила, что в копировании участвовал коллега мужа и тоже диссидент — физик А. Н. Твердохлебов. Согласно распределению обязанностей, «проявлял и сушил пленки в ванной комнате. Получилось около 40 пленок, которые я через свою связную — француженку — переслала Володе Максимову. Мы получили подтверждение — в № 5 „Континента“ были опубликованы отрывки из романа…».

Боннэр упомянула только пятый номер. О других вообще речь не шла.

На самом деле главы романа публиковались «Континентом» с четвертого по восьмой номер. Похоже, что Боннэр о том не узнала. Или — рассказывать не хотела. Да и Войнович тоже.

Но тут важнее другое. Согласно Боннэр, пленки были отправлены тоже Максимову. И нет сведений, что он передал их посевовским сотрудникам.

Максимов, согласно Войновичу, послал гроссмановские материалы Профферу — «с кислой припиской». Но опять же не упоминалось когда-либо, что американский издатель передавал их посевовским сотрудникам.

Если же Липкин, Войнович, Сахаров, Боннэр, Максимов и Проффер не передавали гроссмановские материалы в посевовские издания, получается загадка. А документированную разгадку так и не предложили ни другие мемуаристы, ни литературоведы.

Не менее важна другая загадка. До сих пор нет ясности с источниками журнальных публикаций романа. Горбаневская, по словам Войновича, утверждала, что «на пленках разные тексты».

Это суждение Войнович счел лишь отговоркой. Но сказанное Горбаневской подтверждается именно путаницей с названием романа в континентовских публикациях: сначала было «За правое дело», а после — «Жизнь и судьба». Да и в посевовских журналах та же ошибка.

Если бы оригинал был один, фотокопии соответствовали бы ему. Пусть даже снимки каких-то страниц не оказались бы вполне отчетливыми либо вовсе не удались, на этом основании все равно нельзя было б сделать вывод, что «на пленках разные тексты». Горбаневская — опытный литератор, такую ошибку вряд ли бы допустила.

Войнович, по его словам, каждый раз фотографировал рукопись, переданную Липкиным. А тот утверждал в мемуарах, что получил от Гроссмана лишь один экземпляр романа. Но ведь откуда-то взялся другой — если права Горбаневская.

Допустим опять, что Горбаневская ошиблась. Приняла технические погрешности за различия на уровне содержания. Тем более, что, по ее же словам, текст на пленках «плохо читался».

Преодолевать трудности подобного рода пришлось не только журнальным редакторам. Немало погрешностей и в первом книжном издании. По словам Липкина, «когда роман был издан на русском языке, выяснилось, что по техническим причинам оказались пропуски — иногда отдельных слов, фраз, иногда целых страниц. Пропуски эти — результат несовершенных фотоснимков, и ни в коем случае не касались идейного содержания романа».

Конечно, «не касались». Дмитриевич противостоял советским цензорам, а не пытался им помочь.